Византийское путешествие

Эш Джон

Занимая неглубокую лощину перед горной грядой, озеро Улубат безмятежно простирается на запад и восток и усеяно лесистыми островами, некогда служившими убежищами для монахов. По мере того как полоска суши становилась уже, по обеим сторонам дороги стали появляться саркофаги – в Анатолии верный знак того, что неподалеку находится древний город. За клочком болотистой земли, занятой закрытым рестораном и необитаемым кемпингом, построенным явно для того, чтобы обеспечить местных комаров пропитанием, виднелись скудные остатки городских ворот. Болотистый перешеек, который мы только что миновали, наверняка некогда был частью озера, и Аполлонию связывала с Большой землей и собственным кладбищем короткая дамба, а высокий конический холм перед нами был одним из двух островов, на которых стоял город.

Распрощавшись с компанией подобравших нас приветливых крестьян и рыбаков, мы пошли дальше по петляющей вдоль западного склона холма дороге. Какой-то мальчик,

подбежал к нам и вежливо продемонстрировал свою собаку, которой мы просто не могли не восхититься. Еще больше детей столпилось вокруг нас, когда мы свернули с дороги, чтобы осмотреть развалины церкви XIX века. Она оказалась на удивление большой, трехнефной, с элементами зачаточного барокко в отделке фасада, что полностью исключало византийское влияние. До изгнания 1922–1923 годов, в ходе так называемого «обмена населением», церковь наверняка была центром жизни процветающей греческой общины.

Лозаннский мирный договор 1923 года, призванный регулировать обмен греков на турок и христиан на мусульман, всего лишь удостоверил уже свершившийся факт. Во многих частях Анатолии бегство христианского населения началось по крайней мере за год до его подписания. Так, после поражения при Думлупынаре Третий корпус греческой армии отходил через Вифинию к Мундание совсем недалеко от Аполлонии. И наверняка многие, если не все, жившие в Аполлонии греки, опасаясь расправы, устремились вслед за армией. К ним присоединились и беженцы из большой греческой общины Бурсы. Можно узнать о том, что творилось в Вифинии, из первых рук, прочитав газетные репортажи о событиях в соседней Фракии, написанные для «Торонто стар» молодым журналистом по имени Эрнест Хемингуэй.

В заметке, датированной 20 октября 1922 года, Хемингуэй пишет:

«В бесконечном хаотическом исходе христианское население Восточной Фракии заполонило дороги в Македонию. Главная колонна, пересекающая реку Марица в Адрианополе, растянулась на двадцать миль. Двадцать миль повозок, запряженных коровами, волами и грязными буйволами. Истощенные шатающиеся мужчины, женщины и дети, закутавшись в одеяла, как слепые бредут под дождем со своими пожитками… Вот мужчина поднял одеяло над своей сидящей в повозке женой, силясь укрыть ее от проливного дождя. Посреди жуткой тишины она издает какие-то невнятные звуки. Их маленькая дочка смотрит на мать с ужасом и вдруг начинает плакать. А колонна продолжает идти…»

Насильственные миграции 1922–1923 годов затронули около двух миллионов человек, включая триста девяносто тысяч изгнанных из Греции мусульман, а также один миллион двести пятьдесят тысяч греков и сто тысяч армян, изгнанных из Анатолии и Фракии. За один год население Греции увеличилось на треть. Никто не знает, сколько людей умерло в пути или не выдержало голода и болезней после того, как они уже достигли «безопасной» территории. Анатолийские греки никогда не считали Грецию своей родиной. Они так долго жили среди турок, что многие из них даже не говорили по-гречески. Их предки населяли Анатолию более двух тысяч лет; они построили там города и великое множество храмов и монастырей. Даже после завоевания при достаточно терпимом правлении сельджукских и османских султанов многие из них процветали, но все это кончилось этническими чистками, мучительно напоминающими то, что случилось семьдесят лет спустя.

Входные двери церкви Аполлонии завалены грудами камней и валежником, а сама она служит приютом стаду недавно остриженных овец, напоминая опустевший сарай, в котором остатки крыши едва держатся на грубых деревянных столбах. Эта развалина, лишенная малейшего намека на красоту и благородство, напоена горечью тех мест, где на памяти еще живущих привычный ход жизни внезапно оборвался. Когда мы собирались уходить, аист взмыл над нашими головами и, приземлившись в верхней точке церковного фронтона, сложил свои гигантские крылья и превратился в неподвижное подобие шпиля.

За церковью улица делает поворот, и здесь я впервые сумел оценить красоту Аполлонии в целом. По ту сторону безмятежной водной равнины, усеянной синими и красными рыбацкими лодками, виднелся остров с прижавшимися друг к другу красно-черепичными крышами, проколотый там и сям кипарисами и окруженный разрушенными башнями.

У нас нет сведений об Аполлонии вплоть до самого конца XI века, когда она пала жертвой страшных последствий поражения византийцев при Манцикерте. Вероятно, город был захвачен турками в то же время, что и Никея (около 1080 года), и попал под власть влиятельного эмира, известного византийцам как Илхан. Некоторое время Илхан действовал независимо от сельджукского султана и византийского императора, но вскоре столкнулся с решительным противником в лице императора Алексея Комнина. Поскольку в отношении дат мы вынуждены полностью полагаться на его дочь, Анну Комнина (которая, заметим, проявляет поразительную небрежность), трудно сказать точно, когда именно Алексей вступил в противоборство

с Илханом, скорее всего в 1092 или 1093 году. Поначалу эмир перехитрил византийского противника, но вскоре Алексей двинулся на Аполлонию со своими главными силами, и турок, судя по всему, пал духом. Поэтому когда Алексей, как он это обычно делал, предложил вполне сносные условия капитуляции, Илхан их принял. Анна пишет: «Вместе со своими ближайшими родственниками он сдался на милость императора и был награжден бесчисленными дарами, включая величайший из них – святое таинство крещения». Другие турецкие вожди, прослышав о великодушии Алексея, последовали примеру Илхана и направились вместе с императором в Константинополь, где также приняли крещение. Некоторые из них были удостоены звучного, но довольно бесполезного титула иперперилампра. Все эти сведения Анна излагает с колоссальным пиететом к святости своего отца, но Алексей, насколько нам известно, был политиком практического толка, и целью его являлось возвращение Анатолии, а вовсе не достижение личной святости. В Аполлонии он впервые успешно применил стратегию сотрудничества и ассимиляции турецкой верхушки. Позднейшая судьба Аполлонии вполне типична для вифинийских городов. В начале XII века тюркские кочевники совершали набеги вплоть до берегов Мраморного моря, и, соответственно, стены Аполлонии приобретали все большую мощь. В правление Иоанна II Комнина и его сына Мануила удалось не только избежать каких-либо серьезных угроз, но и вернуть былое процветание, однако после смерти Мануила в период с 1180 по 1205 год на город обрушилась череда мятежей и набегов. Правившие в Никее Ласкари восстановили управление, однако передышка была недолгой, и с начала XIV столетия Аполлония оказалась в турецких руках, утратив какое-либо значение. Звучит банально, но следует помнить, что на протяжении большей части последующих веков жители ее умудрялись заниматься самыми обычными делами. Своему прекрасному озеру они были обязаны богатыми уловами окуня и щуки, осетра и лангустов. Пестициды и минеральные удобрения, применяемые в последние годы, резко сократили количество вылавливаемой рыбы, и, насколько я мог видеть, современные рыбаки довольствуются в основном свирепого вида щуками, в безмолвных судорогах бьющимися в мокрых корзинах на базарной площади. Это место в тени платанов и ив – главный центр ежедневной мужской активности, проявляющейся в курении, чаепитии и беседах. На западной оконечности площади мы наткнулись на массивные остатки византийских ворот, одна из башен которых достигает двенадцати метров в высоту. Арка ворот давно обрушилась, но и сейчас можно представить себе, что когда-то их венчали высокие своды. Чуть выше на изрытой колеями извилистой улице возвышается обрубок массивной башни, вероятно служившей частью акрополя или крепости, описанной Анной Комнина. Сразу за башней меня поразил целый квартал недавно сгоревших домов, обнесенный деревянной оградой. Бывшие обитатели обреченно разыскивали что-то в хаосе обугленных балок и обрушившихся стен. Жители Гольязи в целом выглядят неплохо, но все равно над этой деревней витает какая-то безотчетная тоска. Нищета здесь – постоянная угроза, и жалкий неряшливый вид некоторых домов дает понять, что их владельцы совсем лишились надежды. Яркая цветная картина деревенской жизни как будто обесцветилась осенним дождем.

Вскоре улица стала спускаться к южному берегу острова, и я обратил внимание на удивительную регулярность планировки. Бескомпромиссно прямые улицы пересекались под прямыми углами, что необычно для современной деревушки, выросшей на основе бессистемного средневекового уличного плана. Поздние византийские и ранние турецкие города являли собой хаотическое нагромождение строений, так что Гольязи наверняка сохранил что-то от эллинистического плана Аполлонии. В древних византийских городах Анатолии поражает не столько их чудовищный семивековой упадок, сколько упорство, с которым они при самых ужасных обстоятельствах продолжают цепляться за жизнь.

Башни южного берега выстроены из благородного тесаного камня, что особенно подчеркивают окружающие их со всех сторон деревья и буйно цветущие белые и желтые цветы. Галки стаями взмывают среди древних камней или причудливо пикируют с коньков крыш; ступенчатая улица, укрытая виноградом, уходит влево, а стены ее домов выкрашены в белый цвет с кроваво-красной полосой снизу. Справа, в водах озера, поднявшегося в результате майских дождей, видны лодки; вода стоит так высоко, что затопленные по самые кроны деревья, кажется, растут прямо из нее.

На обратном пути в Бурсу дорога извилистой змейкой вползает на вершину холма. Там, среди гребней и впадин, заставляющих думать о погребенных здесь остатках строений, открывается большая вогнутая поверхность, усеянная кусками белого проконезийского мрамора, некогда бывшая театром. На востоке до самого горизонта разбросаны острова с изрезанными берегами, и на фоне темных кипарисов остров, где некогда находилась Аполлония, выглядит приколотой к шелковому платью брошью.

III. Фригия и Писидия