Визави
Шрифт:
Испить его простор, хлебнуть его тоски.
Эх, взять бы загулять в есенинском раздолье!
В живительной струе набраться свежих сил.
Его беспечный мир... Была же чаша боли
Наполнена по край. Ее он не допил.
Растратить не успел талант певца до капли.
Да разудалый нрав сполна не раздарил.
Его разгульный мир... Но посреди спектакля
Вдруг занавес упал, от жизни отделил.
Ничтожно мал
Но он сумел рвануть туда, где высь поет.
Его прекрасный мир разрушил кто-то.
Жестоко прерван был чарующий полет.
* * *
Плюйся ветер охапками листьев -
Я такой же, как ты, хулиган.
С. Есенин
Слава Вам, хулиган,
Скандалист, великий поэт!
Ветер шляется по лугам,
Был он Вами воспет.
Непокорный гуляка-ветр
Пьет дожди, как вино.
Он и сам почти что поэт,
Раз с поэтом был заодно.
Как разбойник шальной и вор,
Научившись простор воровать,
Полюбил ветр (ну что за вздор!)
Стадо рыжее целовать.
Да буянить, когда сильно пьян,
Тучи грозные в драку пускать.
Любит он, озорник, хулиган,
Грусть дождями с земли смывать.
* * *
Древнего города улицы,
В асфальтном наряде, живые,
Вспомните, улицы-умницы,
Далекие сороковые:
Домики, крыши покатые,
Таких теперь мало осталось,
Легкую поступь Ахматовой,
Как ей в Ташкенте писалось...
Дынная, знойная, пыльная,
Рысьи глаза восточные,
Азия гостеприимная
Дружила с российской дочерью.
* * *
С начинкой горькою слово невинное
Срывала совесть с губ невзначай
В тесном кругу... Через выхлопы винные
Слово ныряло в досье стукача.
Что это значило? Скрежет затворный,
Суд без свидетелей, спешный расстрел!
Многостраничье истории черное.
Многострадальный народа удел...
Годы далекие, горем богатые,
Предпочитавшие лютость зимы,
Как же простить вам профиль Ахматовой
У толстостенной проклятой тюрьмы?
* * *
Снаряд по белой ночи бил прицельно...
Война - ее задача убивать.
Но тополей серебряная рать
Хранила тыл за линией смертельной.
Походкой легкою в восточный дом
Вошла Ахматова - царица слова.
Укрыла ночь царицу звездным кровом,
А день пролился солнечным
Был белый дом. И был тифозный жар.
И грозно стройный ряд больничных коек.
Дымок мангалочий был горек.
Воды журчанье - музыкальный дар.
Но отболелось. Расцветал Ташкент...
Войне в лицо царица стих бросала.
"Восточная береза" подрастала,
Как молодой солдат военных лет.
КИЛЛЕР
Небоскребы в ночи дремали.
Дождь пустился по городу вскачь.
И невзрачные стены молчали
В той квартире, где жил палач.
Из какой-то глуши эмигрантом
Он приплыл в многоликий Нью-Йорк.
Для безбедной жизни гарантом
Выбрал промысел - жать на курок.
Киллер - слово есть в обиходе.
Холод стали гладит рука.
Среди ночи в гости заходит,
Как подружка, злая тоска.
Так состарился он, свыкся с болью.
Лишь согнулся под ношей греха.
Но, однажды, сосед, лысый Боря,
Дал заказ - заколоть петуха.
"Ладно, сделаю", - киллер взял птицу
И в квартиру свою потащил,
Где ночами частенько не спится.
Он для жертвы нож наточил.
Но петух молодой упорно
Острым клювом веревку клевал.
И, как глупый мальчишка, вздорно
Среди ночи песнь заорал.
И старик вдруг отчетливо вспомнил
Детства мир, что пропал ни за грош.
Потеплело в квартире темной.
Отшвырнул он наточенный нож.
Не убил. Не посмел. Как воришка,
Петуха он в мешок посадил.
И на утро в родной городишко
На большом корабле уплыл.
Отпустил петуха в палисадник,
Чтобы вдоволь траву поклевал.
Его кто-то спросил: "Ты странник?"
"Я вернулся", - палач прошептал.
УПРЯМЫЙ ЛИСТ
Падение осеннего листа.
Что в том, скажите, неземного?
Недолог миг полета озорного,
И рыжей россыпью играет пустота.
Но славу я пропеть хочу тому
Листу упрямому, что в жизнь вцепился крепко,
Пусть пожелтел, подсох, но держится за ветку,
Желает встретить новую весну.
Такого и зимой не запугать,
Пред ним охрипнет ветер от бессилья.
И снежная зверюга-эскадрилья
От древа не посмеет отодрать.
А по весне, средь молодых побегов,
По-королевски лист рассвету подмигнет.