Визит с того света, или Деньги решают не все
Шрифт:
– Ну, и что думаешь? Откуда залетный? – перевел разговор Женька, стараясь отвлечь себя от неприятных мыслей, а Марину настроить на другой лад – не нравилось ему это ее спокойное и отстраненное состояние.
– Понятия не имею, – отозвалась она, дотягиваясь до тяжелой бронзовой пепельницы в виде лежащей на боку негритянки. – Сам ведь говоришь – залетный.
– Да я так, к слову… Не могу понять, с чего вдруг – ты столько лет… ну, в общем… – Женька смешался, не в силах произнести фразу о том, что Марины официально несколько лет нет в живых – эти слова до сих пор резали ему сердце
– Ну, договаривай, – насмешливо подстегнула Коваль, – чего умолк? Ты-то знаешь, что все обстоит несколько иначе.
– Мариш… – Хохол опустился на корточки перед диваном, взял тонкую руку Марины в свои, – Мариш, ты пойми… вот сейчас подумай хорошо и пойми – ну, хватит уже! Давай-ка домой поедем, а? Я не перенесу, если что случится, мне уже годков многовато для таких упражнений. Это раньше я был молодой и отмороженный, а теперь… ну, сын ведь, Маринка… пусть не по крови, но родной же, как же ты не думаешь об этом, а?
Коваль вырвала руку из его лапищ и зло посмотрела в глаза из-под упавшей челки – так, как смотрела когда-то давно, будучи еще совсем молодой и чужой ему:
– Ну, так и вали отсюда! Я тебя с собой-то не звала, – и в этой фразе было столько прежней Наковальни, что у Хохла на какой-то момент перехватило дыхание.
И он вдруг сделал то, что мог позволить себе в случаях исключительных – ударил ее по щеке, встал и вышел из комнаты.
«Сука! – думал он, выйдя на крыльцо и вдыхая холодный воздух, немного остудивший его пыл. – Такая же сука, как была – хоть сто раз перекрои себе лицо! «Не звала»! А теперь вот позови – охрипнешь! И за эту пощечину хрен я буду на брюхе ползать, хватит, натерпелся!»
Он решительно шагнул с крыльца и, не обращая внимания на окликнувшего его Леона, пошел к воротам. Хохол даже не оборачивался – знал, что Коваль никогда не побежит следом, не окликнет, не сделает ничего, чтобы вернуть его. Поэтому – какой смысл вертеть головой и ждать чуда, которого не произойдет никогда?
Марина потрогала обожженную ударом щеку, взяла новую сигарету и подошла к окну, встала так, чтобы ее не было видно с улицы. Хохол, не оглядываясь, шел к воротам, и во всей его фигуре было столько решимости не возвращаться, что у Коваль почему-то похолодело внутри.
«Вот оно… молодец я… чувствую, в этот раз рыдать и на брюхе ползать буду сама…»
– Чего рамсите опять? – раздался за спиной голос Ворона, и Марина обернулась.
– С чего взял? – как можно равнодушнее спросила она, но Мишка не повелся:
– Давай, втирай мне тут! Хохлина твой рванул как литерный поезд, чуть ворота мне не выставил. От хорошей жизни, что ли?
Коваль скривилась – не хватало еще Ворона в роли семейного психолога! Она ткнула в пепельницу окурок и неласково посмотрела на непрошеного специалиста по ссорам между супругами:
– Ты давно такой стал грамотный? Вместо «здрасте» лекции по психологии семейной жизни мне читать будешь? Не фигово нынче в твоем доме гостей встречают – «макаром» в лобешник.
Ворон коротко хохотнул и вынул из бара бутылку виски, выразительно щелкнул по ней пальцами:
– Может, сбрызнем конфликт? Полегчает.
– Я виски не пью. И вообще
– Ох, Наковальня-Наковальня, вот не был бы я к тебе так расположен, давно бы уже убрал, – весело продолжал Мишка, наливая в стакан коричневатую жидкость.
– Кишка у тебя тонковата, – отпарировала Марина спокойно и уселась в глубокое кресло, закинув ногу на ногу.
Ворон окинул ее ноги долгим взглядом и вдруг проговорил севшим голосом:
– А ведь я тебя любил, Наковальня. Не показывал никогда, но любил. Завидовал Хохлу твоему – такая баба досталась отморозку ни за что ни про что… Со мной-то ты бы вообще королевой была…
– Если бы ты только знал, как ты мне в этом плане безразличен, ты бы разрыдался, – насмешливо бросила Марина, старательно маскируя удивление – ей всегда казалось, что Ворон терпеть ее не может, а оно вон как…
– А я и разрыдался бы, – согласно кивнул он и сделал большой глоток, – раньше разрыдался бы, а сейчас… Знаешь, когда чего-то очень долго хочешь, потом это желание входит в привычку, и ты уже боишься, что оно исполнится. Потому что – вдруг все окажется совсем не так, как ты мечтал? Обидно, да? А я не люблю обиженным быть.
Марина захохотала, откинувшись на спинку кресла. Ей на самом деле вдруг стало весело, и даже ссора с Хохлом отошла на второй план. Откровение Ворона изрядно ее рассмешило и только подтвердило мысль, высказанную когда-то давно ее первым телохранителем Олегом Черепом. Тот предрекал ей в свое время множество поклонников разного калибра и то, что мало кто из мужчин сможет равнодушно находиться рядом с ее вызывающей, броской красотой. Марина тогда посмеялась и отшутилась, назвав все это ревнивым бредом влюбленного телохранителя, но потом, с годами, все чаще убеждалась в правоте Олега.
– Хорош закатываться, – вдруг став хмурым, бросил Ворон, – давай лучше подумаем, откуда сегодня едва не прилетело.
– Ты подумай лучше, как это «едва не прилетело» к тебе в дом беспрепятственно проникло, – посоветовала Марина. – Что за охрана у тебя, а? Как ты вообще еще сам-то живой?
– Это я разберусь, тут ты права, – признал Мишка, покручивая пустой стакан, – Леон что-то совсем страх потерял в последнее время.
Личный телохранитель Ворона был начальником всей Мишкиной охраны, и именно ему стоило теперь опасаться гнева хозяина. Широкоплечий, статный тридцатипятилетний Леон, прозванный так за пристрастие к одноименному фильму и герою Жана Рено, всегда был осторожен и внимателен в выборе охранников, но сегодняшнее происшествие ставило под сомнение заявленную в его характеристике квалификацию.
– Надо Леона тряхнуть, – задумчиво проговорил Ворон, снова потянувшись к бутылке.
– Не думаю, что он в теме, – отозвалась Марина, рассматривая картину на стене, которой раньше в этой комнате не было. – Откуда искусство? – поинтересовалась она и, когда Ворон непонимающе уставился на нее, указала на картину.
– А-а, это… подарили.
– Кто? – не отставала Коваль, сама еще не понимая, что именно так привлекло ее внимание. Обычная картина – осенний пейзаж, вид из окна, косой дождь, забрызганное стекло, сквозь которое угадывается силуэт высотного дома.