Вкус свежей малины
Шрифт:
— Они все еще плывут.
11.04.Я заканчивала переписывать библиографию к диплому, как вдруг врывается Эва:
— Представляешь, что произошло? Ну и денек! У тебя пиво найдется?
— Рассказывай!
— Ну как тут не верить картам? Помнишь, что мне выпало? Проблемы с брюнетом, казенный дом, то есть академия. Якобы в шутку.
— Ну, ну, и что? — занервничала я. Эва учится в Сельскохозяйственной академии седьмой год, и, может, там решили, что хватит? — Тебя вышибли?
— Пока нет. Дай-ка пива, мне надо успокоиться.
—
— Помнишь, как в ноябре мы выпивали в «Сингере»?
— По правде сказать, не очень.
— Ну, вспоминай, вспоминай. Это был такой девичник перед анджейками[7]. Вы уже назначили день помолвки, и мы пошли обмыть это событие.
— Погоди, погоди. Что-то туманно припоминается. — Я прикрыла глаза. — Середина ноября. Ты наконец сдала тот экзамен по йогуртам.
— Ну наконец, — обрадовалась Эва. — Правда, тот экзамен был по плесневым сырам, но кисломолочные продукты туда тоже входили. Из «Сингера» мы пошли на Рыночную площадь и около Сукенниц встретили Рыся из «Клана». Ты же знаешь, как он мне нравится.
— Еще бы. Вот сейчас уже вспоминаю.
— Мы сразу к нему.
— Ты хотела получить его автограф.
— Да, но у меня при себе были только зачетка и проездной. Ну, он и расписался в зачетке.
— Ну как же! Помню. Он расписался там, где зачеты.
— Предмет «Дистилляты и производные», фамилия, оценка: «отлично». А тут сегодня ловит секретарша и объявляет: «Пани Эва, обязательно зайдите к директору». Я — ради бога, потому как совершенно забыла об этом автографе. Вхожу в кабинет, а там рядом с директором Оточак, который преподает дистилляты. Брови грозно нахмурены. Первое слово ему. «Кто вам поставил зачет? Ведь вы еще даже не написали курсовую». Я пыталась объяснить, но Оточак дико взъярился: «Это преступление! А знаете ли вы, чем чревата подделка подписи?»
— Бог ты мой! Нет, я открою еще одно пиво. И ты что?
— Я подумала: это конец. Но не валяться же мне у него в ногах. Я решила держаться с достоинством. И вот, глядя Оточаку в глаза, я, значит, рапортую: «Раз это преступление, то, наверно, расстрелом». Директор усмехнулся и говорит: «Пан доктор, я хотел бы поговорить со студенткой лично. Вы не оставите нас на минутку?» Оточак, бросив мне убийственный взгляд, вышел. А директор спрашивает: «Пани Эва, что там за недоразумения с этой подписью?» Я учуяла какое-то дуновение симпатии и объясняю: «Я поспорила с подругами, что если в течение часа мы встретим какого-нибудь артиста, то я к нему подойду и попрошу расписаться в зачетке. Не моя вина, что пан Петр вписал мне этот предмет. Ничего не поделаешь, за дерзость надо расплачиваться», — закончила я.
— С этим спором ты немножко перехватила.
— Немножко да, — согласилась Эва.
— А что директор?
— Спросил: «Пани Эва, сколько вам лет?» Я ему: «Восемнадцать уже исполнилось. Можете спокойно назначать мне свидание». Он только обвел меня взглядом и говорит: «Сделаем так. Я на эту историю закрою глаза. А вы напишете заявление о переводе вас в другую группу, потому что доктор Оточак скорей удавится, чем поставит вам зачет». — «А как мне вас отблагодарить?» —
— И что теперь?
— Остается ждать. Может, я успею прежде защититься, — сказала Эва. Но как-то без всякой уверенности.
— Послушай, подруга, не хочу тебя расстраивать, но припомни, что выпало тебе дальше. Неприятности с брюнетом из-за шутки, а потом большие огорчения из-за большой любви.
— Тебе обязательно нужно довести меня до стресса? — Эва принялась сосать кончик большого пальца. Она всегда так делает, когда обеспокоена.
— А директор-то красивый?
— Примерно как твой Губка.
— Ты же всегда говорила, что красота — это не самое главное. Хорошо, хорошо, больше не буду. В крайнем случае перейдешь в другой институт.
— В третий раз?
— А может, предсказание не исполнится.
— Пока что все исполняется.
— Послушай, Эва, — оживилась я, — это же значит, что Рафал позвонит! И что мы встретимся!
14.04.Только вот когда мы встретимся? И когда он, черт бы его драл, позвонит?
17.04. Весна, а у меня, как обычно, депрессия. Снова пошла на прием к Губке.
— Я только за рецептом, — уже с порога объявила я, — так как вижу, что у вас полно работы.
— Приветствую, Малинка. Что на этот раз?
— То же самое, весенний упадок настроения. Лежу в постели, гляжу в потолок и беспрерывно думаю о сладостях. Словом, депрессия. Потому и пришла к вам за килограммом прамолана.
— Прамолан, — задумался он, рассматривая ногти на левой руке, — хорошее, проверенное лекарство, но, быть может, мы попробуем что-нибудь новенькое?
— Можем попробовать, — пожала я плечами, — лишь бы не продукцию «Черного Тигра».
— О боже! Даже не вспоминай, — схватился за голову Губка. — Как подумаю, что я мог тебя загубить...
— Ну, сразу уж и загубить. Просто я немножко побегала по стенам. По крайней мере, у бабушки генеральную уборку произвела. А сейчас... Мне рукой неохота шевельнуть, не то что метлу взять.
— Погоди. Вот начнешь сейчас принимать флуоксетин...
— Прозак? — удостоверилась я. Губка кивнул. — Отлично. На праздники мне будет в самый раз чего-нибудь покруче. Нутром чувствую, что будет нелегко.
25.04. И было. Во-первых, по причине Рафала. Он уже не позвонит, потому что дело, которое у него было ко мне, отпало. Это все, что я могла вытянуть из Иолы. Она опять его встретила (почему всегда она?). Он вновь спрашивал про меня. Иола напомнила ему о звонке: «Ты собирался ей позвонить». — «Это уже неактуально», — ответил он, но развивать тему не стал.
Что и почему неактуально? Стоит ли мне жалеть, что я послушалась Эву? Может быть, если бы я ему позвонила, мы снова были бы вместе? Я думала об этом все праздники. Изводила себя, расстраивалась. Не помог даже прозак, тем более что возникла еще неприятность в обличье папаши. Я знала, что он опять все напортит. Знала, едва он к нам вернулся.