Вкус твоей любви
Шрифт:
Но зато у меня появилась тайная сила: теперь я ещё лучше, чем раньше, ощущаю вкусы и ароматы. Я чувствую, что ел на завтрак мужчина, стоящий рядом на эскалаторе в метро, я слышу, как в элитном продуктовом магазине тщательно скрывают запахи тухлятины за безупречной белизной хлорки. Я морщу нос, когда понимаю, что почти все окружающие мужчины моются исключительно гелем для душа AXE: его едкая химическая формула практически растворяет все натуральные запахи кожи, но и сама на вкус отвратительна. Я с удивлением понимаю, как мало вокруг меня естественных натуральных молекул, чистых и безупречных. И от этого меня мутит ещё больше. Мой разум пытается найти какие-то зацепки,
– Сегодня для вас я приготовила очень популярную практику, которая поможет сохранить в вашем доме любовь, счастье и достаток: «Сто восемь апельсинов». Китайцы верят, что если в период празднования Нового года принести домой сто восемь апельсинов и рассыпать их по всем комнатам, то весь следующий год в доме будут царить богатство и радость!
Я пытаюсь представить, как я волоку на пятый этаж своего старинного дома без лифта в центре Москвы двадцать килограмм апельсинов, пытаясь выжить и не умереть уже где-нибудь на втором пролёте, как счастливая блогерка успокаивает меня:
– Вам же совсем не обязательно покупать именно это количество: вполне достаточно любого числа, кратного девяти: двадцать семь, восемнадцать, тридцать шесть…
Девять апельсинов, пожалуй, даже я смогу осилить, – решаю я. К тому же – прекрасный повод наконец-то выбраться на улицу и перестать себя жалеть. Возможно, прямо по пути встречу шикарного принца, который моему бывшему мужу даже и в подмётки не годится, и который просто обожает немножко беременных безработных девушек.
В тот вечер принц мне так и не встретился.
Но на следующий день у меня назначена встреча с Лёшей. Оставаться гордой и развестись с ним, обрекая своего будущего ребёнка на голод, холод и прозябание? Или сидеть за столиком, нервно теребя бумажный пакетик сахара, прекрасно осознавая, что со стороны выгляжу как всклокоченная курица, несмотря на тонны макияжа и надетое по случаю новое платье? Впрочем, такое же унылое и безликое, как и отвратительный круассан с дешёвым маргарином, воняющим машинным маслом, который мне только что принёс официант.
Вот входит он, и я невольно отмечаю, как посетительницы осыпают его золотыми монетками оценивающих взглядов, выставляя самые высокие оценки по своей личной шкале. Я и сама до сих пор дала бы ему десять из десяти. Как и в тот первый день, когда он появился в нашем офисе. И выбрал именно меня среди целой толпы таких же офисных мелких рыбёшек.
– Какая интересная фамилия, – с улыбкой произнёс он. – Как сказка.
– Да, мои предки были из приезжих немцев. Ещё дореволюционных, – скромно пояснила я. И тоже улыбнулась ему в ответ. Яркой, блестящей улыбкой в алой помаде. С ямочкам на щеках. Как у Лени Рифеншталь в юности.
И тогда он меня оценил по достоинству: тонкую, подающую большие надежды умницу. Ведь это я писала самые лучшие статьи, находила самые лучшие сравнения и эпитеты, а из любого самого унылого материала могла слепить увлекательное повествование. Поэтому руководство заваливало меня самой скучной и трудоёмкой работой, уверенное, что я даже из самых набивших оскомину и банальных ингредиентов сумею сотворить вкусное и изысканное в своей лаконичности блюдо. И я готовила, творила, писала, а в жаркие короткие перерывы мы убегали с Лёшей в близлежащие кафе, гостиницы на один час или скверы, чтобы хотя бы на несколько
– Что за такой важный повод? – почти зло спрашивает меня мой муж, присаживаясь на край стула напротив.
– Я жду ребёнка, – сразу и без обиняков говорю я ему самую заезженную всеми женщинами мира фразу, только сейчас понимая, как жалко и банально это звучит.
В ответ Лёша лишь с издёвкой поднимает одну бровь, и это я себя чувствую сейчас дешёвой шантажисткой!
– Яна, это не поможет, – начинает собираться он, останавливая рукой подошедшего официанта. – Я думал, ты как-то умнее и оригинальнее.
– Но это правда! – с отчаянием в голосе оправдываюсь я, прекрасно понимая, как убого выгляжу со стороны.
– О Боже, – закатывает Лёша глаза. – У тебя и справка есть?
– Есть, – тихо разлепляю я губы. – Из женской консультации.
– Отлично, – поднимается он, чтобы уходить, – не знал, что ты ещё и такая сука. Которая трахалась с кем-то за моей спиной. Ну вот мы и квиты, – кривит он губы в кривой усмешке.
И тут ко мне приходит осознание, что я ему ничего не докажу. Что-то грубое и тяжёлое словно бьёт меня прямо в диафрагму, отчего я на какое-то время перестаю дышать, и ужасное головокружение, тошнота и резкая боль внизу живота выключают в моей голове свет. Я сижу, наблюдая, как весь мир вокруг меня расплывается в алом мареве, пока внутри меня текут реки обжигающей лавы. Вот они вырываются наружу, и я чувствую необыкновенное тепло, разливающееся по телу.
– Девушка, с вами всё в порядке? – подбегает ко мне официант, а Лёша, уже накинувший пальто, бросает ему на ходу, направляясь к выходу:
– Неудавшаяся актриса. Да всё с ней нормально, – и его стройная спина на мгновение загораживает квадратик света, вырвавшийся из двери, когда он выходит на улицу.
– У вас точно всё хорошо? – подходит ко мне парень, и, судя по его встревоженному виду, выгляжу я так себе.
– Да, всё нормально, спасибо, – пытаюсь улыбнуться я в ответ. – Принесите счёт, пожалуйста.
Я тянусь к сумке за кошельком, и понимаю, что у меня не хватает сил даже не это. Моя сумочка весом в сто миллиардов тон выскальзывает у меня из рук на пол, и я наклоняюсь, чтобы поднять её. Как странно: кажется, кто-то пролил целую чашку сока рядом с моим стулом: он разливается подо мной маленьким озерцом, пока я медленно не соображаю, что капает откуда-то сверху. Я даже слышу, как у меня в голове проворачиваются крошечные шестерёнки, обложенные тугим поролоном, когда я пытаюсь понять, что я могла такого пролить. Всё моё тело словно погружено в тёплый клюквенный кисель, который хлюпает подо мой. Я отлепляю ноги от стула, и понимаю, что всё пропиталось какой-то жидкостью, пока вдруг до меня не доходит, что это и есть я. Что это моя кровь, а не компот, сочится сейчас, с тихим всхлипом капая на пол. Мне становится ужасно стыдно: какая неловкая ситуация, я сижу здесь, посреди кафе, испачкав алой кровью всё кресло и пол, и думаю только об одном, как я теперь смогу встать и незаметно выйти хотя бы в уборную, не привлекая внимания.