Владимир Ковалевский
Шрифт:
Виктор Иванович знал, что именно нефтяными продуктами конопатил свой ковчег Ной, когда готовился к всемирному наводнению; что древние египтяне использовали нефть при бальзамировании трупов, а вавилонские и ассирийские мастера – при возведении военных укреплений; что в Палестине легко воспламенявшаяся «вода густа» считалась священной и называлась «нефтарь», или «нефта», откуда пошло и само слово «нефть».
Когда по «трактату» 1813 года Бакинское ханство отошло к России, добыча нефти в Баку была ничтожной, а способ добычи – такой же, какой описан в Библии: маслянистую жидкость вычерпывали кожаными ведрами из неглубоких
Но уже через 10 лет братья Дубинины, крепостные графа Панина, устроили небольшой заводик по перегонке нефти в осветительный «фотоген». С уважением и болью сердечной писал Рагозин об этих умельцах и их горькой доле. Тщетно пытались они убедить наместника Кавказского, а через него – центральную власть, что «выделывание собственных отечественных произведений составляет народное богатство, а народное богатство есть сила государственная». Не получив субсидии, талантливые изобретатели вынужденно прекратили производство.
Всемирный нефтяной бум начался после того, как в 1859 году американец Дрейк купил за бесценок небольшой участок земли в штате Пенсильвания и пробурил первую нефтяную скважину. Тотчас началась перегонка нефта в «светильное масло», то есть керосин, который в короткий срок завоевал внутренний рынок и затем покорил многие страны Европы.
Почти одновременно перегонкой нефти занялись и в Баку. Но на европейских рынках бакинский керосин почти не появлялся. Даже в центральных губерниях России из-за отсутствия удобных внутренних торговых путей американский керосин стоил дешевле.
Однако Рагозина в нефтяном деле заинтересовало другое.
В Пенсильвании и в Баку получали «светильное масло», практически не различимое по своим свойствам. Но американская нефть почти полностью превращалась в керосин. А бакинская – только на 30 процентов! И чем больше производилось керосина, тем больше образовывалось «нефтяных остатков». Густую, вязкую, почти желеобразную жижу, заполнявшую вокруг заводов все низины и выемки, приходилось сжигать. Горела она медленно, нежарким, сильно коптящим пламенем. Копоть ложилась на дома и постройки, на чахлые, доживающие свой век деревца, на одежду и лица людей. Копоть скрипела на зубах, забивала нос, проникала в легкие. Местность близ Баку, в которой располагались нефтеперегонные заводы, называлась черным городом… Вот на эти-то «нефтяные остатки» и обратил внимание Рагозин.
В основанной им лаборатории он производил разнообразные опыты и через три года стал единственным обладателем производственного секрета переработки «нефтяных остатков» в смазочные масла.
В ходу тогда были масла из животных и растительных жиров, смешивавшихся в разных пропорциях. Наилучшим считалось деревянное масло, получаемое из семян и плодов некоторых древесных растений. То есть на смазку шел ценнейший пищевой продукт!
Рагозинское масло оказалось и много дешевле, и лучшего качества. И в 1876 году в городке Балахны (30 верст от Нижнего Новгорода) Виктор Иванович заложил завод производительностью в четыреста тысяч пудов смазочных масел в год.
Рагозин рассчитал, что начинать дело можно, располагая двумястами тысячами рублей. Сам он таких капиталов не имел, поэтому образовал товарищество. В долю с ним вошли родственники и знакомые. Всю потребную сумму Виктор Иванович разделил на двести
О минеральном масле фирмы «Рагозин и К°» быстро заговорили. Отбоя не было от заказов, и вскоре оно перешагнуло границы России. Убедившись в высоких качествах «русского масла», его покупали промышленники Франции, Германии, Бельгии, Великобритании… Потребители не стояли за тем, чтобы платить за товар вперед. И Рагозин пользовался появившимся кредитом, чтобы расширять производство.
Виктор Иванович понимал, что его технические секреты невечны. Поэтому надо развивать успех, не теряя времени. Надо завоевывать доверие все новых и новых покупателей. Укрепиться на мировом рынке. Тогда уж никакие конкуренты не будут опасны.
Виктор Иванович старался так сводить годовые балансы, чтобы пайщикам выпадал максимально возможный дивиденд. Лучше платить щедрее, чем создать впечатление, что дело неприбыльно или сопряжено с риском. Платить же он не боялся, ибо выкладывать наличные вовсе не приходилось. Ежегодно увеличивая основной капитал, он оплачивал дивиденды новыми паями, и пайщики охотно прикупали их еще и еще. В 1879 году капитал товарищества составлял уже миллион шестьсот тысяч рублей. Кроме завода в Балахнах, ему принадлежал еще завод в селе Константинове близ Ярославля. И на каждый вложенный рубль пайщики получили по 67 копеек. Таких прибылей не давало ни одно производство!
Но капитал не мог бесконечно наращиваться за счет одних и тех же людей. «Товарищество на вере», как говорили тогда, переросло себя, его нужно было расширить и узаконить особым правительственным актом.
Рагозин разработал устав «Товарищества на паях „Рагозин и К°“ по производству нефтяных минеральных масел» и подал его на утверждение. Согласно уставу контора фирмы переносилась в Москву. Руководство поручалось правлению, избираемому общим собранием пайщиков. Основной капитал увеличивался до трех с половиной миллионов рублей, то есть дополнительно выпускалось тысяча девятьсот паев.
…Высочайшее «быть посему» последовало в апреле 1880 года, а 6 мая Владимир Онуфриевич Ковалевский входил в роскошный особняк на одной из московских улиц.
Ковалевский подходил Рагозину по всем статьям.
Его знания ученого-геолога, его кипучая энергия, предприимчивость, инициативность, владение иностранными языками, некоторый опыт в коммерческом деле – все это могло пригодиться фирме. И даже то, что Владимир Онуфриевич разорен, вполне устраивало Рагозина. Он понимал, что, протягивая Ковалевскому руку помощи, приобретает преданного себе человека.
Словом, Рагозин без колебания повторил Ковалевскому то предложение, какое уже передавал ему заочно через Петра Ивановича Бокова. Речь шла о том, чтобы Владимир Онуфриевич вошел в число «директоров» (то есть членов правления) вновь организуемого «Товарищества на паях».
Владимир Онуфриевич знал, что в молодости Рагозин просидел два месяца в крепости по делу о «распространении возмутительных воззваний» и потом долго находился под надзором полиции, но, беседуя с ним, ничего нигилистического в его внешнем облике и манерах не обнаруживал.