Владимирские Мономахи
Шрифт:
— Приказали они сказать, что желают иметь честь вам представиться и засвидетельствовать…
— Имя… имя свое, как он назвал? Фамилию свою?..
— Не слыхал… — глухо ответил догадливый обер-рунт.
— Не слыхал… не слы-хал?! — протянул Аникита Ильич и тоже догадался, что Змглод лукавит…
«Почему?» — подумалось ему… И затем, отчаянно махнув рукой, будто желая отогнать от себя грустные мысли и прекратить свое волнение, он выговорил резко:
— Проси сюда…
Аникита Ильич стал среди кабинета, глядя в дверь… На пороге появился красивый, стройный офицер с
— Имею честь представиться в качестве вашего родственника… — начал он наклоняясь.
— A-а?… Родственника!! — шепнул старик, но тем своим шепотом, которого все боялись и который теперь и офицера несколько озадачил.
— Точно так-с… Дальний, но все же…
— Как ваша фамилия?.. — уже грозно произнес старик, и маленькие глаза его вспыхнули, метнули искру.
— Дмитрий Басман-Басанов.
— Что-о?! — протянул старик, как бы грозясь.
Офицер слегка смутился.
— Басман-Басанов… Дмитрий… по отцу Андреевич, — тише вымолвил он. — Принадлежу к той же фамилии, как и вы…
— Басанов!.. Басанов!.. Не Басман-Басанов…
— Басман-Басанов…
— Не Басман! — вдруг, наступая на офицера, вскрикнул Аникита Ильич таким голосом, что в приемной комнате, в коридоре и в канцелярии все встрепенулось и двинулось, не зная, что лучше — бежать к барину или бежать от барина, от похмелья в чужом пиру!
— Виноват-с, но вы ошибаетесь… — смелее произнес молодой человек, добродушно улыбаясь. — Я Басман-Басанов, отец моего родителя, а мой, стало быть, дед, Иван Дмитриевич, приходился двоюродным вашему покойному родителю Илье Михайловичу. Стало не только я Басман… но прихожусь вам, как внучатный…
Но офицер не договорил. Старик двинулся, обхватил его, но не обнял, а повис на нем… Ноги его подкосились.
— Помоги… Посади… — прошептал он сдавленным голосом.
Молодой человек, изумляясь, довел старика под руку к креслу.
Аникита Ильич опустился на него, как пришибленный…
Если б старик от природы своей умел плакать, то теперь разрыдался бы на весь дом.
Он поглядел на офицера, протянул к нему руки, хотел сказать: «поцелуемся», и вдруг, нечаянно для самого себя, прошептал:
— Высокса…
III
Бывали роковые минуты в жизни Аникиты Ильича, но такой, казалось, еще никогда не было. Голос его, крикнувший «не Басман» и всполошивший всех, всем доказал, что с барином произошло что-то изрядное, имеющее огромное значение…
Весь дом, просители, канцеляристы, дежурная дюжина нахлебники, даже немец-доктор Вениус, случившийся в квартире князя Никаева — все узнали и повторяли крик барина: «Басанов! Не Басман!» Но разумеется, никто не знал, чем все кончилось. Все в кабинете барина стало вдруг тихо на целые полчаса, и весь дом продолжал ждать, чем все разрешится… Одно обстоятельство было удивительно: Пастухов, доложивший об офицере, исчез, якобы пропал без вести… Нельзя же было предположить, что канцелярист присутствует при беседе барина с гостем-родственником. Никто, конечно, не подозревал, что Пастухов, бледный и трепетный сидел в комнате
Между тем Аникита Ильич, быстро оправившись и вполне овладев собой, снова облобызался с нежданным дорогим гостем, заставил его себе рассказать подробнейшим образом все, что только тот знал о своем деде, чтобы убедится, что нет ошибки… Но ничего подобного быть не могло… Молодой Дмитрий передал со слов своего покойного отца, что его дядя имел двоюродного брата, бедного помещика где-то в трущобе, которого звали Ильей, по отцу Михайловым… но что его сыновья, их дальняя родня, ныне богачи, владельцы огромных железных заводов. Отец только из гордости ни разу за всю жизнь не захотел явиться в Высоксу.
Наконец, после беседы с Аникитою Ильичом, совершенно сраженный, молодой человек, немало удивленный его видом, предъявил ему свой полковой отпуск, где значился так, как заявлял. Понемногу старик совсем пришел в себя и сиял. Прежде всего, спохватившись, он приказал, чтобы немедленно вещи родственника перенесены были в дом, а две гостиные внизу отделены и в них устроено помещение для неоценимого гостя-родственника. Затем он послал за барышней.
Сусанна, конечно, давно уже знала невероятную весть от Угрюмовой и не поверила, отнеслась так же, как и старик, говоря:
— Басанов — просто… не Басман же…
Но вскоре явился человек от барина со словами «пожаловать наверх спознакомиться с братцем».
— Барин приказал ту ж минуту, — прибавил он.
Сусанна догадалась и взволновалась. Она быстро оправилась перед зеркалом и двинулась к дяде… Разумеется, она была встревожена немного меньше старика… Она сразу поняла, что судьба Высоксы вдруг выяснилась и определилась, вполне зависела от новоявленного, как снег на голову, близкого родственника. А стало быть, и вся ее будущая жизнь зависела теперь от этого неведомого молодого человека…
Когда Сусанна вошла, увидела офицера и познакомилась с ним поклоном, то Аникита Ильич воскликнул радостно:
— Что вы… что вы… этак-то? Родные, да этак! Поцелуйтесь… Санна обними его, поцелуй… И вы… и ты… ты, Дмитрий… целуйтесь…
Санна вспыхнула, молодой человек смутился настолько, насколько в его годы и будучи офицером смущаться, казалось было бы даже не мыслимо… Краснея, они обнялись и расцеловались.
— Смотри, пожалуй, — сказал старик. — Красная девушка заалелась. Вон ты какого нрава-то. Ну, что же?.. Тем лучше… не озорник, а степенный.
В несколько мгновений, после нескольких слов, которыми обменялись Дмитрий и красавица, она уже знала, что за человек пред ней.
В определении нрава, характера мужчины у Сусанны был верный глаз, поразительная сметка или просто опыт… Через четверть часа она чувствовала себя внезапно обрадованной, даже счастливой. Ее судьба была решена!.. И она знала, как решена! Она знала и видела этого молодого человека так, как если бы знавала давно или уже прожила с ним год. Когда Аникита Ильич отпустил племянницу или вернее приказал уходить и оставить его наедине с «племянником», Санна вернулась к себе, радостно сияющая и бросилась к Угрюмовой.