Владимирские Мономахи
Шрифт:
Змглод после их разговора явился дня через три и объяснил несколько смущенный, что случился казус, небывалый в Высоксе. Намеченная жертва ускользнула из рук.
Анька, очевидно, узнав или пронюхав, что ему грозит, исчез, бежал… Аникита Ильич, озадаченный исчезновением своего лучшего писаря конторы, приказал взяться за поиски… Но, разумеется, это ни к чему не поведет.
— Я полагаю, — сказал обер-рунт, — что молодец со страху хватил за Волгу, а то в Украйну.
Сусанна не согласилась мысленно с обер-рунтом. Страшно встревоженная, она приготовила целый план кампании.
Единственное,
Дмитрий Басанов тоже по замечанию всех, несколько переменился, был пасмурен и задумчив, не так простодушно болтлив и смешлив, как в первое время по приезде. Разумеется, причины никто не знал, кроме его самого и красавицы, его околдовавшей.
Наконец, Дарьюшка, догадавшаяся в первый же день приезда гусара, что он по воле отца — её суженый, все-таки будто надеялась, что судьба смилостивится над ней. Теперь же, как всегда бывает с простоватыми людьми, громовым ударом подействовал на нее пустяк. Приказ отделывать апартаменты ее покойного брата и расположение комнат, новое и особое, делавшее из крыла «семейник», поразили Дарьюшку. Девушке казалось, что решение отца, о котором он молчит и которое только все подозревают, не важно… Важно приготовление будущего помещения для нее с мужем.
Так как правое крыло дома было как раз перед левым крылом, где она жила, и только наполовину укрытое липами, то Дарьюшка с утра видела все, что там делалось, следила за работами и ужасалась, как все идет спешно и быстро… Чувство, которое вызывали в ней эти работы, было таково, как если б на глазах ее рабочие готовили для нее склеп и гроб. И как только все поспеет, так и будут ее похороны, жива ли она, нет ли.
Однако, несмотря на свою простоту или благодаря женскому чутью, Дарьюшка заметила что-то между этим ее не объявленным еще женихом и тетушкой-сестрицей Сусанной Юрьевной. Если она не сама додумалась, то ее няня Матвеевна помогла ей додуматься до помысла:
— Вот бы ему на ней жениться!..
IX
Наконец, однажды, давно ожидаемое Сусанной от влюбленного Дмитрия и лишь отчасти избегаемое ею случилось, и вдруг, когда она наименее ждала.
Санна позвала к себе вечером в гости Аникиту Ильича, Дмитрия, Дарьюшку и кое-кого из главных приживальщиков.
Для всех был приготовлен сюрприз… А именно целый концерт. В гостиной Сусанны появились четыре главных музыканта из высокского оркестра, две скрипки, виолончель и флейта. Но вместе с ними явился и новый певчий, хохол, которого все уже стали баловать за чудный голос.
По приказанию и под наблюдением Сусанны, лучшие и, действительно, даровитые музыканты, а равно и Тарас
И крепостные виртуозы, и молодой хохол-тенор превзошли себя… Или они особенно постарались, или новая диковинная музыка, которой никто, даже Аникита Ильич и сама Сусанна никогда еще не слыхали, но впечатление на всех было потрясающее, не только неожиданное, но даже им самим непонятное и загадочное.
Аникита Ильич после двух-трех пьес, спетых под аккомпанемент квартета его наемных певчих, слегка взволновался. В церкви Файка пел хорошо, его голос звучал сильнее и звонче всего хора… Но ничего особенного, поразительного не было. Только раз он удивил и тронул многих чуть не до слез, когда впервые спел за преждеосвященной обедней «Да исправится молитва моя»… Но теперь это оказался какой-то другой человек, другой Тарас, другой голос…
Или же вся сила была в том, что музыка была другая, какая-то душу захватывающая. Или же главный виновник был первая скрипка и дирижер высокского оркестра, Неручев, человек тихий, молчаливый, тщедушный, с худым лицом, покрытым сплошь веснушками, но с удивительными серыми глазами, которые, когда он играл, менялись и становились будто безумными.
Или же Файка, в первый раз в жизни разучивший не церковное пение, а заморское, итальянское, со страстью отдался тому, что его чуткая художественная природа вдруг нашла в этих чужих звуках. Голос Тараса звучал иначе и сильнее, и заунывнее, и грознее, и печальнее… Это был не Тарас Файка…
В саду, под отворенными окнами, в тени деревьев, собрались все нахлебники, многие из коллежских и конторских, много из заводских заправил… И все, что слушало и ахало, не верило, что это «Тараска» из их хора певчих…
Кончилось однако тем, что если после одной арии Василий Васильевич Ильев прослезился, а Бобрищева последовала его примеру, то глупая Дарьюшка расплакалась, а потом и совсем разрыдалась, как в сороковой день поминок по брату. И девушку пришлось отпустить к себе.
Около часов десяти концерт кончился. Вслед за Аникитой Ильичом все разошлись… А Сусанна, оставшись одна, вышла на свой балкон, села и уныло задумалась.
Музыка эта и ее растревожила… И Бог весть почему она заставила ее думать о таком, что хотя и приходило на ум, но изредка.
Мысли тяжелые, черные были о себе, своем житье-бытье, своей судьбе, своем нерадостном будущем… темном, неведомом… быть может, неисходно тяжком…
А с ней, именно с ней, все и всяческое могло приключиться, самое невероятное. И виновата она сама в этом. Не будь она бесстрашная, озорная «кавказка», то, конечно, и будущее не грозило бы ничем особенно роковым… А так, как она живет и действует, и впрямь жди всяческих бед бедовых и даже гнева Господня!
Задумчивость и мысли Санны было прерваны вдруг каким-то шорохом, который ей почудился под балконом. Благодаря облачному небу, ночь была настолько темна, что нельзя было видеть даже высоких деревьев, укрывавших два крыла дома, не только разглядеть кого-либо у балкона.