Владимирские Мономахи
Шрифт:
— Чисто блоха, — ворчал он, думая об Алле, — почивать тебе не дает, а найти и словить не можешь…
Действительно, с кем и с чем ни справлялся Аникита Ильич, а с молоденькой девушкой сладу не было.
Сусанну более чем когда-либо беспокоил Анька Гончий. К себе она его не пускала, но при случайных встречах он дерзко смотрел ей в лицо или первый заговаривал… Иногда же он казался ей горюющим, будто пришибленным и жалким.
Ей приходило на ум призвать его, усовестить…
Однажды, вечером, когда Сусанна была у себя и по обыкновению лежала на ковре,
Сусанна колебалась несколько мгновений и согласилась.
Анька, впущенный Угрюмовой, появился на пороге и молча стал. Он только украдкой взглянул на Сусанну и, опустив глаза, стал мять свою шапку, которую держал обеими опущенными руками.
— Ну? Что тебе? — вымолвила она холодно.
— Я, барышня… к вам… Я… — начал Анька глухим, сиповатым голосом, и вдруг смолк.
— Ну, говори.
— Я к вам… — повторил он, косясь на Угрюмову.
— Ну? Вижу!.. — резко сказала Сусанна. — Говори, что тебе от меня нужно? Анна Фавстовна, выйдите, — прибавила она.
Когда Угрюмова затворила за собой дверь, Гончий заговорил тихо:
— Сусанна Юрьевна… так нельзя… Вот Христос Бог — так нельзя. Помилосердуйте.
— Чего ты хочешь? — мягче произнесла Сусанна.
— Я хочу… Я вот с той самой поры не сплю, не ем, не работаю… с той поры…
— С какой поры?
— А вот, сами знаете… За что вы так?.. Зачем вы меня загубливаете!.. — проговорил он рвущимся голосом. — Жил я ничего, ни хорошо, ни плохо… Вы меня неведомо за что облюбили. Я ума решился от благополучия… И вот опять, ни за что, ни про что, вы отступились… не позволяете даже придти поглядеть на вас. Что же мне делать теперь? Удавиться! Утопиться!.. Не хочу. Не могу. Не таков я уродился. Что же мне делать? Скажите. Рассудите сами!
Он смолк. Сусанна молчала тоже.
— Что же? Сказывайте! — вымолвил он, наконец, полушепотом.
— Изволь. Я тебе скажу, — заговорила Сусанна с горделивым оттенком в голосе. — Будь счастлив тем, что приключилось, и удовольствуйся… и больше не прискучивай мне. Не хочу я — и конец. Прошло у меня, ну, и…
— Прошло?
— Да.
— Совсем, стало быть? Прежнему промеж нас не бывать? — глухо проговорил Анька.
— Нет.
— Николи, то-ись, в жизни?!
— Нет, говорю. Конец и полно… не хочу.
— Теперь Файка эта… хохол? — злобно прошептал он.
— Это не твоя забота! — вспыхнула Сусанна.
— Как не моя?
— Так. Не твоего ума дело! Да к тому же я тебе не жена. Да, наконец того, я — барышня, дворянка, племянница Ани-киты Ильича, а ты — что?
— Прежде бы так-то было сказывать, — резко выговорил Анька. — А теперь нельзя! Теперь для меня барышни нету… Есть, аль была, моя полюбовница… А теперь бросила и за хохла Тараса принялась… Ну, вот я и помешаю… я не допущу. Я помешаю.
— Как это ты помешаешь?.. — вдруг едко рассмеялась самолюбивая красавица, презрительно глядя на Гончего.
— Как… Грех будет! Я не могу. Что же? Я не могу… помешаю… —
— Как, тебя спрашивают?
— Ножом.
— Что? Что!!
— Ножом, говорю.
— Да что ты, взбесился, что ли? — воскликнула она, невольно подымаясь и садясь на ковре. — Право, ты разума решился… совсем…
— Да. Что ж? Решишься… — прошептал он будто себе.
— Да ведь мне одно слово Змглоду сказать, и знаешь ли ты что с тобой будет?
— Знаю, но не дамся. Я не таковский. Я себя не пожалею. А потому и всем плохо станет. И Денису Ивановичу, и Файке этому, и вам самим…
— Как ты смеешь! — рассердилась наконец Сусанна.
— Я к Аниките Ильичу пойду! В ноги брошусь… Так и так, мол, а все — сущая правда… Вот как… перед Богом.
— A-а?.. Вот что… да-а… — протяжно проговорила она. — Ножом?.. В ноги к Аниките Ильичу?.. Хорошо… Ну, что же… действуй. Ступай.
Наступило молчание.
— Ступай, тебе говорят! — уже гневно произнесла Сусанна.
— Барышня… ради Господа Бога…
— Ступай. Уходи. Слышишь? Иди вон!..
— Барышня!! — отчаянно воскликнул Анька и, казалось, он готов был зарыдать.
— Анна Фавстовна! — кликнула Сусанна…
И, поднявшись с ковра, она двинулась к двери и через голову Гончего крикнула громче:
— Анна Фавстовна…
Угрюмова появилась за спиной молодого малого.
— Выведите его…
— Барышня! — вскрикнул Анька. — Помилуй Бог, что будет!
— Пошел вон!! Анна Фавстовна! Оглохли вы! — закричала Сусанна вне себя. — Вон!! Гоните нахала…
Анька сорвался с места и бросился вон к двери, как если бы вдруг испугался чего… Сам себя испугался он!
VII
Санна не была особенно встревожена угрозами бывшего любимца, отчасти потому, что Аникиту Ильича слишком вообще все боялись, чтобы кто-либо, хотя бы и смелый Гончий, решился идти к нему с объяснением… Чего? Невероятного дела!
Некоторые обыватели Высоксы искренно и не шутя говорили, что идти к барину по иному делу страшнее, чем идти на смерть… Это была привычка бояться его бессознательная, огульная, внушенная в плоть и кровь с малолетства.
Отчасти же смелая лицедейка надеялась на свое искусство и на свою власть над старым дядей. Несмотря на все свои мимолетные прихоти и измены своей любимице, он все-таки был по-прежнему под влиянием ее красоты. Малейшая нежность и ласка с ее стороны вновь воспламеняли как бы охладевающего к ней старика. От доноса и заявления Аньки она собиралась защитить себя перед дядей целой хитро задуманной комбинацией лжи и клеветы.
Впрочем, в эти дни ей было и не до дерзкого конторщика. Увлекая Дмитрия, она тоже увлеклась… И как пылкая, своевольная и разнузданная женщина, она то избегала развязки и объяснения с ним, то вдруг нетерпеливо и прихотливо сама толкала его на решительный шаг. Если бы Дмитрий был смелее и опытнее, то уже овладел бы ею, улучшив минуту, когда она не владела собой. Но он был второй Алеша… Боготворя и поклоняясь, нельзя бороться и одолевать…