Владивостокские рассказы (сборник)
Шрифт:
– Видимо владивостокский ОМОН, как и хабаровский, совсем не приветствует наш приезд, – отметил про себя Алексей.
Всех посадили в автобусы. Началось выдвижение в центр Владивостока.
– Да, здесь сплошные японские иномарки, как, наверно, в Токио, наши отечественные авто вообще не встречаются, – изумлённо увидел улицы города он.
На улицах встречались автомобили с плакатами. На одном из них Алексей прочитал: «Путлер – капут».
– Что это, Путина с Гитлером что ли сравнили? – спросил
– Нет! Путлер – это настоящая фамилия председателя союза автомобилистов Владивостока. Только он испугался и побежал кланяться властям. Потому так и написали. Кто-то также подумал, как и вы, сообщили об этом премьеру, что эти плакаты о нём, так он даже по этому поводу секретарю КПРФ Зюганову звонил.
– А при чём тут Зюганов?
– Так в этих митингах коммунистов обвиняют. Сейчас самое простое, чуть что – вали всё на КПРФ и всё пройдёт.
– И что Зюганов?
– Посмеялся такому совпадению. А этот Путлер на глаза автомобилистам не показывается.
– Сами-то как к автомобилистам относитесь?
– Сочувственно.
Подъехали к площади. Остановились возле памятника. За площадью блестела незамёрзшая вода.
– Бухта Золотой Рог, – пояснил сопровождавший их милиционер.
– Вот он памятник борцам за власть Советов на Дальнем Востоке, – даже как-то торжественно сказал Игорь.
– Советов давно нет, а памятник остался, – высказался кто-то из молодых омоновцев.
– Вот-вот, здесь раньше против интервентов сражались, а теперь мы автомобилистам задницу надерём, – ввернул желчный Серёга.
Митинга не было. С той стороны памятника на площади стояла небольшая кучка людей с таким же плакатом, как и на машине, которую видел Горчаков – «Долой Путлера». В центре площади, возле новогодней ёлки, водили хороводы родители, бабушки и дедушки с детьми. По тротуару мирно шли прохожие.
– Две недели после Нового года прошло, – вспомнил Горчаков.
На Кавказе в горячей обстановке Новогодний праздник в сознании как-то не зафиксировался.
– Вот и пронесло нас разгонять автомобилистов, без митинга и нам делать нечего, – обрадовался он.
Но тут раздалась команда:
– Приготовиться!
– Зачем приготовиться, митинга-то нет, – не понял Алексей.
– Зато люди есть, – сказал Пиявка и разозлился:
– Чего, Горчаков, стоишь, команду не слышал?
– Так это же наши российские люди?
– Выполнять приказ!
Алексей подошёл к своим.
– Во что же нас втягивают? Прессовать ни в чём не повинных людей! – обратился он к Игорю.
Стоявший рядом Серёга со смехом заметил:
– А я готов участвовать в любом кипеше, за исключением голодовки.
С шумом подкатили милицейские «воронки».
– Взять их! – указал на кучку автомобилистов полковник.
Командир
Омоновцы окружили кучку автомобилистов. Алексей встретил взгляд пожилого мужчины, державшего плакат. В его глазах он увидел боль и ненависть, но страха не было.
– Опричники, хуже фашистов, – выкрикнул кто-то из автомобилистов.
Этот крик подстегнул зубровцев, в воздухе замелькали дубинки. Первым сбили с ног мужчину с плакатом. Людям заламывали руки и пинками, а где и дубинками, погнали к «воронкам». Там уже были открыты дверцы. По тротуару растекалась кровь.
– Да, что же это делается-то? – громко возмутился один из прохожих и тут же получил дубинкой по голове. Он упал. Его тоже потащили к «воронку».
За него пытались вступиться другие прохожие, и снова замелькали дубинки.
– Ишь, как ловко работают «демократизаторами», – имея в виду дубинки омоновцев, послышалось с другой стороны дороги.
– Давайте их сюда, – показал от «воронков» на прохожих полковник.
– Места ещё есть!
Затолкнули в воронки и их.
Возле ёлки прекратились хороводы. Старики и старушки с детьми тоже сбились в кучу.
– Вы что, изверги, делаете? – послышались крики.
– Да это же беспредел!
– А ну, разогнать их, – заорал озверевший от вида крови полковник Пиявин.
– Да не стесняйтесь, врежьте им!
Несколько омоновцев бросились к ёлке. На глазах у детей по их бабушкам и дедушкам заходили дубинки.
Всё это снимал телевизионщик с раскосыми глазами.
– Ну-ка, разберитесь с ним, – приказал полковник.
Оператора окружили, замелькали дубинки. Телекамера вылетела из рук, её яростно пинали.
– Да это же иностранец, вроде по-японски говорит, – подбежал к Пиявину командир роты.
– Ну и хрен с ним, что он японец, пусть знает нас, русских, – грязно выругался полковник.
Не прошло и полчаса, как побоище было закончено. «Воронки», набитые людьми, ушли.
– В автобусы, по местам! – подал голос Пиявка.
– Всё, наша работа закончилась, – обратился он к командиру роты.
– Теперь пусть сами здесь разбираются.
– Кровавый московский ОМОН, – донеслось с тротуара через улицу.
Автобусы ушли. Лишь кровь на снегу и очищенном от снега асфальте свидетельствовала о произошедшей трагедии. Прямо на льду возле ёлки сидел пожилой мужчина с окровавленным лицом, остальные разбежались. Возле него кружила пожилая женщина, его жена, стирая кровь с лица мужа платочком. Сбоку стояли внуки: девочка лет восьми и мальчик лет пяти. В их глазах даже не было слёз, они были все выплаканы. Но в расширенных зрачках застыл окаменевший ужас. Казалось, они спрашивали:
– Взрослые дяди, что же вы озверели?