Владлен Бахнов
Шрифт:
Министерства сманивали их друг у друга и оформляли замминистрами. Но машинисток все равно не хватало. Дошло до того, что создание каждого нового министерства упиралось только в одно: найдут машинистку или не найдут. И тогда один сборщик посуды, которому уж очень хотелось стать министром и которому не давали создать министерство из-за отсутствия машинистки, — так вот этот человек заявил, что его министерству вообще никакая машинистка не потребуется, потому что у него дома есть своя собственная машинка и что все необходимые министерству бумаги он будет печатать сам.
Дали ему министерство. И это послужило толчком для нового
Очень трудно обстояло и с уборщицами. То есть уборщиц просто не было. Но и тут изворотливые канцеляристы нашли все-таки выход, и в каждом министерстве пять дней работали, а по субботам устраивали уборку. Все скопившиеся за неделю ненужные бумаги свозили на заготовительные пункты. Оттуда в субботу вечером макулатуру доставляли на бумажный комбинат, и тот в течение воскресенья перерабатывал это вторичное сырье, превращая его в чистую бумагу. В понедельник рано утром чистую бумагу развозили по министерствам, и все начиналось сначала. Так что при таком завершенном цикле бюрократический организм обеспечивал бумагой сам себя. А если же в отдельные недели макулатуры почему-либо не хватало, министерства получали указание переписку усилить, и в субботу поток вторсырья буквально затоплял заготовительные пункты.
Так продуманно и планово разумно работали столичные министерства уже через три года после того, как в Халоград прибыл посол Николай Трофимович Самоедов.
Приплыв в Халоград и по причине жилищного кризиса временно поселившись в вигваме, где находилось наше посольство, он не торопясь огляделся, что к чему, и убедился, что Глузман снабдил его довольно точной информацией.
Когда же со временем Кандалузия крепко стала на свои бюрократические ноги и Самоедов узнал, что в Халограде каждый второй житель умеет профессионально печатать на машинке, у Николая Трофимовича появилась весьма оригинальная экономическая идея…
Как известно, к тому времени Кандалузия задолжала Советскому Союзу такую сумму, в которой было еще больше нулей, чем в Халограде министерств. И, будучи человеком расчетливым и хозяйственным. Самоедов предложил вот что: он предложил, чтобы в целях укрепления экономической базы, а также для частичного погашения государственного долга в халоградских учреждениях организовали перепечатку бумаг из Москвы и других столиц Восточной Европы.
Москва это предложение рассмотрела и одобрила. Премьер Хулахуп тоже. И из стран СЭВа стали слать в Кандалузию для перепечатки всякую деловую переписку… Бумаги для ускорения дела доставлялись самолетами. Поэтому возле Халограда пришлось строить специальный аэродром.
Опять-таки враги мира стали кричать, что это аэродром военный. Но их, разумеется, никто не слушал.
Печатали кандалузцы аккуратно и почти без ошибок.
Однако, благодаря известной южной лени, не торопились…
И если в каком-нибудь московском министерстве начинали вдруг искать какой-нибудь важный, срочно необходимый документ, чиновники уверено говорили:
— А чего искать? Бумага эта сейчас находится не у нас. а в Кандалузии на перепечатке…
И все сразу успокаивались…
В конце светлого вытянутого зала находился стол. За покрытым красным кумачом столом расположились какие-то люди в белых халатах. Слева от стола возвышалась трибуна, на которую по очереди выходили те, кого вызывал председатель, и отвечали на вопросы. Вопросы задавали сидевшие за столом, а также присутствовавшие в зале.
Вера Павловна оглянулась и увидела, что уставленные рядами стулья заполнены незнакомыми людьми, а сама она сидит в первом, самом близком к президиуму ряду.
Все это ей что-то напоминало. Воспоминание мгновенно промелькнуло и исчезло. Однако Вера Павловна, закрыв глаза, сосредоточилась и вспомнила…
Когда-то у них в учреждении происходили чистки. Так же за красным столом сидела парткомиссия. Так же из переполненного зала выходили товарищи по партии. Все они старались держаться свободно, спокойно, чтобы каждому было ясно, что совесть у них чиста и им не страшны никакие вопросы. Однако после первых же подковыристых вопросов парткомиссии они сбивались. Председатель незатейливо острил, собрание охотно и зловеще ржало… И Вера Павловна тоже смеялась. Уж она-то была здесь своим человеком, и ей-то уж не страшна была никакая чистка. И своим беззаботно-злым смехом она хотела продемонстрировать именно это. И комиссия с симпатией поглядывала на нее — веселую, белозубую, хохочущую…
Над красным столом тянулся кумач «Даешь пятилетку в четыре года!». Ох. как давно это было! Еще до всего, до всего…
Теперь же в зале стояла деловая, не гнетущая тишина. Над столом протянулся красный транспарант, на котором ничего не было написано. А за спиной президиума на стене висела массивная рама, окаймлявшая пустоту. Такие же пустые рамы, но размером поменьше, были развешаны и на других стенах.
На трибуне стоял тощий, седой, но еще не старый человек в мешковатом френче. Обращаясь не то к комиссии, не то в зал, он тихо и размеренно говорил:
— …Ну а потом я умер. Как это было, не помню…
— Вы замерзли на этапе, — подсказал кто-то из президиума.
— Может быть. — равнодушно согласился человек на трибуне. — У нас многие замерзали. Но как я лично умер, не помню.
— А сколько лет вам было? — спросили из-за стола.
— Тридцать восемь. Там. гражданин председатель, в анкете все указано.
Только теперь Вера Павловна узнала его. Ну конечно же, это был ее следователь Пацюк. Как изменился, господи!
— У вас есть какие-нибудь пожелания? — спросил председатель.
— Я прошу членов комиссий учесть, что я пал жертвой репрессий времен культа личности и умер в расцвете сил. А потому прошу дать возможность прожить жизнь еще раз. Но, конечно, чтобы другая моя жизнь была без репрессий в отношении меня и чтоб жил я дольше тридцати восьми лет. Тридцать восемь — это уж очень мало, гражданин председатель…
— Видите ли, — оказал председатель, — я уже объяснял, что наша комиссия обладает очень ограниченными полномочиями. Если мы устанавливаем, что жизнь истца была загублена по не зависящим от него причинам, мы имеем право предоставить этому истцу возможность прожить вторую жизнь. Вот и все. Окажется ли вторая жизнь лучше первой или еще хуже — за это комиссия ответственности не несет. А сейчас мы должны обсудить ваше персональное дело на особом совещании.