Владлен Бахнов
Шрифт:
Вскоре первая буква почему-то погасла, и кафе стало называться «ИРА». Затем перегорела вторая буква, и предприятие общественного питания получило имя древнеегипетского бога солнца «РА», что тоже было красиво и романтично. В народе же кафе называли просто стекляшкой.
И в этой стекляшке с самого основания работала разбитная беспечальная буфетчица Варя, Варвара Самохина. Завсегдатаи любили ее, потому что нрава она была веселого, вино разбавляла все-таки по-божески, а недоливала по-человечески. В общем, не злоупотребляла и даже отпускала в долг.
Лицо у Варвары было доброе и по-своему красивое. В нем всего было много. Круглые, как
Варвара была как бы гордостью и достопримечательностью микрорайона. И посетители других стекляшек завидовали и жалели, что у них нет своей такой Вари.
Но была у этой монолитной Варвары одна слабость: обожала она влюбляться. И сколько ее мужчины ни обманывали, сколько подлецы ни предавали — все равно каждый раз она безрассудно и безоглядно ныряла в очередной роман и, не сводя с любимого счастливых глаз, щедро поила его неразбавленным коньяком, кормила дефицитными апельсинами и верила, что уж этот сукин сын не предаст, этот подлец не обманет! Романы свои Варвара хранила в тайне. Знали о них только ближайшие подруги, да подруги тех подруг, да коллективы тех предприятий, где подруги подруг работали… И как только Варя влюблялась, так надевала самую яркую из своих ярких блузок, напяливала свой любимый парик со светлыми прямыми волосами, падавшими до бывшей талии, и наблюдательные завсегдатаи сразу понимали: все, наша Варя опять в тумане!
И вдруг у Варвары Самохиной родился сын. Кто его отец, разумеется, не знали. Сама счастливая мать и та вряд ли могла точно сказать, кто его счастливый папаша. Беззвучно шевеля губами и даже щелкая на счетах, она все пыталась что-то подсчитать и решить для себя эту задачу со многими неизвестными или. вернее, известными, но только Варваре. И тайна, вероятно, так и осталась бы неразгаданной, но, едва Самохина вышла из роддома, в уже знакомой нам Полугалии произошел переворот и президентом стал также знакомый нам Мбвабва Нурмбвабва. Не успели иностранные станции сообщить об этом, как к Самохиной ввалился таксист Володька.
— Так сказать, поздравляю, дорогая Варюша! — еще с порога закричал он. — Приветствую и поздравляю! — и он достал из кармана бутылку шерибрендиевки.
— Явился! — не удивилась Варвара, не видевшая Володьку больше года. — Явился, не запылился.
— А как же! — осклабился таксист, пленивший когда-то Варю именно своей белозубой улыбкой. — Спасибо тебе, Варюша, за нашего сына!
— Ты-то здесь при чем?! — изумилась буфетчица. Ко-го-кого, а таксиста она-то уж никак в расчет не принимала. Володька подмигнул, мол, чего там между своими стесняться! Но даже неотразимая его улыбка на Варвару не подействовала.
— А ну-ка топай отсюда! — сказала буфетчица. — Мне ребенка кормить пора.
— Да чего ты? Я ж не просто к тебе пришел трали-вали… Я о будущем нашего сына думаю… Он же мне не чужой! — И таксист стал сдирать с бутылки пластмассовую пробку.
— Ты что, жениться на мне хочешь? — прямо спросила Варвара.
— А что? Можно и жениться! — легко согласился Володька. — Только я уже маленько женат…
— Так разведись!
— И разведусь! Только время сейчас не терпит! — и таксист рассказал буфетчице
— Нет уж, — твердо сказала она. — Ты сначала женись, а потом уж давай сыну имя. А то много вас на готовенькое!
— Да я ж тебе, Варюша, объясняю: время не терпит. Пока я со своей разведусь, пока с тобой зарегистрируюсь, этого Мбвабву десять раз могут скинуть!
— Ну и пусть скидывают! А я, если хочешь, и без тебя в эту Полугалию телеграмму послать могу! — неожиданно пригрозила буфетчица. Но Володька не растерялся:
— Послать-то ты можешь… Только как ты подпишешься? Мать-одиночка? Вот то-то и оно! Мне один пассажир рассказывал: у них там к незаконным детям очень отрицательное отношение! Это тебе не у нас: они же отсталые…
Такого поворота буфетчица не ожидала, и аргумент Володьки показался ей весьма убедительным. Только чем убедительней звучали слова, тем обидней казались они Варваре.
— Ну и мотай отсюда к своей законной! А ну проваливай!
И таксист, помня дикий нрав экс-возлюбленной, поспешно покинул квартиру.
— Ты, Варя, все-таки подумай, — предложил он, заглядывая с улицы в окно. — Я дело говорю…
Варвара захлопнула окно, и тут же послышался стук в дверь. Разъяренная мать-одиночка бросилась в прихожую, чтобы разделаться с наглым Володькой. Но в дверях стоял не таксист, а инспектор ГАИ, старший лейтенант Потапенко. При виде разъяренной Варвары он испуганно отшатнулся, но потом щелкнул каблуками и, отдавая честь, поднес к козырьку фуражки руку, на запястье которой висел на ремешке милицейский жезл. Варвара смущенно хихикнула и отступила, пропуская Потапенко в квартиру.
Когда дверь закрылась, милиционер обнял Варвару и, расцеловав, сказал:
— Ты не поверишь, Варюха, как я рад, что у нас сын. Я всегда мечтал иметь сына! — и он снова поцеловал Варю. Но мать-одиночка легонько оттолкнула инспектора и, когда он отлетел в другой конец комнаты и шлепнулся на тахту, передразнила:
— Рад, рад… Чего ж ты в роддом хоть цветы не принес? Всем и мужья несут, и хахали, а мне — только от коллектива?
— Так я ж, Варвара, не знал. Я ж на дежурстве, у нас месячник борьбы за переход улицы на перекрестках. Я ж сто пятьдесят пять пешеходов оштрафовал, первое место в нашем ГАИ занял. А сегодня захожу в стекляшку и узнаю: родила! Вот так, думаю, подарок!
— А где ж ты, Федя, все лето пропадал?
— Я? Я в командировке был. В Воронеж ездил. Там у нас обмен опытом по безопасности движения был. Ты себе, Варюха. не представляешь, как там это дело поставлено и какие у нас скрытые резервы безопасности движения имеются! Потом меня в Козлодоевск послали, там у нас межзональное совещание по проезду нерегулируемых перекрестков было…
— Вот ведь врет и не моргнет! — захохотала Варя. И от ее смеха задрожала посуда в серванте и затряслись хрустальные подвески на люстре. — Я ж тебя каждый день в твоем «стакане» видела!