Владыка морей ч.1
Шрифт:
— Не понял, — князь немного завис. — Как это поражение признал? Мой сын что, в драке его победил?
— Наоборот, — покачал головой Хотислав. — Тот парень сначала его каждый день в кровь бил. Бьет он княжича, бьет, а над ним самим уже потешаются все. А Берислава наоборот, все больше и больше уважать начали. Ведь его колотят без пощады, а он встает и снова лезет в драку, пока силы есть. Еще и кроет врага по чем зря. Его тот парень потом просто отталкивать стал, не хотел он больше с Бериславом драться. А затем и вовсе отказался биться, и свое поражение при всех признал. Он же посмешищем стал для всей сотни. Его уж и дразнить начали за то, что такого громилу слабосильный мальчишка ни во что ставит.
— Вот как… — Самослав долго переваривал услышанное. — Воспитывал я, значит, сына, воспитывал, и ничего-то у меня не вышло… А вы вот за полгода справились.
— Он не воин, государь, — снова предупредил Хотислав. — И никогда им не будет. И стать не воинская, и желания особого нет, и от крови нос воротит. Настоящий воин, он хорошую драку любит. Вон, как те двое… Воин битвой наслаждаться, как красивой бабой должен. На то он и воин. А наш княжич… Он как мученик у христиан, понимаешь?
— Понимаю, — нахмурился князь. — Очень хорошо понимаю. Не знаю даже, радоваться мне, или печалиться. В лекари думаешь его перевести?
— Думаю да, государь, — ответил Хотислав. — В учебе лучше него и нет никого. Куда до него остальным! У меня, честно говоря, некоторые наставники сами учиться начали. Он как вопрос какой-нибудь на уроке задаст, так они и не знают иногда, куда деваться. Так что лекарь из него получится просто отменный.
— А с этими двумя сорванцами что посоветуешь сделать? — испытующе посмотрел на боярина князь. — Дерутся ведь непрерывно. И я уверен, что это матери им в головы свои мысли вкладывают. Как бы родные братья врагами не выросли.
— Так тебе, государь, нужно сделать так, чтобы они вместе кого-нибудь били, — с легкой улыбкой ответил Хотислав. — А еще лучше, чтобы били их самих. Так им волей-неволей подружиться придется.
— Гениально! — искренне восхитился князь. — К хану Шебе их отправлю, в кочевье! Пусть на кошме спят, блох кормят и коней пасут. Летом там, а зимой здесь! Нет! Не будем время терять. Прямо после Нового Года и поедут, пока лед крепкий. А как годы подойдут, в сотню их отправим. Надо их от баб отрывать, они от них только плохому учатся.
— Государь, — Звонимир просунул голову в дверь. — Ты совещание по весенней операции назначал. Все в сборе.
— Заходите, — приглашающе махнул рукой Самослав, когда Хотислав откланялся и ушел. — Есть новости с Востока?
Горан с сыновьями степенно уселись за стол и сжали пальцы в замок. Они были похожи даже в мелочах, крепкие, как дубы, основательные и неторопливые. Сел рядом с ними и Звонимир, который начал свой доклад.
— Викарий Дамаска Мансур ибн Серджун сдал город Халиду, сыну аль-Валида (1), — ответил Звонимир. — Ну, тот самый Мансур, с которого император Ираклий двести тысяч солидов за эту должность выбил. Причем, люди говорят, что выбил лично, кулаками и посохом. Наверное, тот Мансур затаил зло на своего василевса.
— Вот ведь сволочь! — восхитился князь. — Сначала ромеям служил, потом персам, потом снова ромеям. Теперь вот арабам богатейший город подарил. Удивительный человек! Интересно, у него хоть намек на совесть есть?
— Нет у него никакой совести, — покачал головой Звонимир. — Когда Мансур охранную грамоту у Халида взял, так он сам в ней первым прописан был, за ним его родня, а потом уже остальные горожане.
— А воины? — поднял брови князь.
— А насчет воинов он договариваться не стал, — развел руками Звонимир, — и арабы их перебили почти всех. Мало кто ушел, он же все ворота сразу открыл. Его за это все патриархи Империи анафеме предали.
— Да ему чихать на эту анафему, — отмахнулся Самослав. — Он уже, наверное, обрезание сделал. Вот ведь люди! Сколько лет на свете живу, а все не перестаю человеческой подлости
В то же самое время. Кесария. Провинция Палестина Прима.
Страх! Страх витал в воздухе древнего города, так любимого еще Иродом Великим. Римский город в середине земель упрямых фанатиков иудеев, это был вызов пыльной старине. Ирод украсил этот город, но теперь от прежней роскоши остались одни лишь воспоминания. Цирк, театр, общественные здания… Все это пришло в запустение и не знало ремонта долгие десятилетия. Коста бывал здесь, и теперь впитывал порами кожи тот ужас, которым пропитались насквозь горожане и набившиеся под защиту стен жители окрестностей. Затравленные взгляды мужчин, плачущие женщины, сидевшие у стен портовых складов, и беззаботные маленькие дети, игравшие прямо под ногами прохожих. Дети еще не понимали страха своих отцов и матерей. Их родители были такими же детьми, когда этот город осадили персы. Тогда здесь было точно так же, страшно и тоскливо. К Косте тянулись десятки рук, а сотни голодных глаз смотрели умоляюще. Люди осадили церкви, в которых растерянные священники кое-как пытались выкроить хоть кусок лепешки для страждущих.
Коста вошел в церковь, чтобы помолиться за удачное окончание пути. Святые на фресках и иконах смотрели на него укоризненно, так, словно они знали его самую сокровенную тайну. Парень поежился под пристальными взглядами старцев со скорбными лицами и бросил в церковную кружку полтинник. Словенское серебро здесь уже знали, и принимали его без вопросов. Добрая монета с твердой пробой, чего уж ее не принять.
До дома доместика Стефана было всего ничего, и Коста, отвесив последний поклон, вышел на воздух, где свежий ветер унес в сторону то горе, что несчастные люди непрерывно несли в церковные стены. Он шел резво, привычно бросая взгляды по сторонам, но опасаться было нечего. Лиходеев, подобных столичным, здесь не водилось. Слишком уж маленький город. Все люди, как на ладони. Только высунься, тут же в железо закуют и в Трапезунд отправят, на рудники.
— Есть кто? — Коста постучал в дверь. Ему не ответили, и он решительно вошел внутрь. — Доместик Стефан?
Небольшой домишко с земляным полом, простая мебель и одно крошечное оконце под низким потолком, который давил даже на голову Косты. Чего уж говорить о гиганте, который сидел на койке, даже в таком положении занимая весь объем небольшой комнаты.
— Сигурд? — безмерно удивился Коста. Он не рассчитывал увидеть здесь императорского гвардейца. Тем более, увидеть в таком виде. На его левой стопе была повязка, пропитанная гноем, а половина головы оказалась острижена. Свежий дугообразный шрам справа начинал зарастать короткой светлой порослью, стремясь закрыть постыдную плешь. Дан по-прежнему был широк в плечах и безмерно могуч, только исхудал неимоверно, превратившись в тень прежнего Сигурда. Из-под мокрой от пота рубахи торчали костлявые ключицы, а его щеки ввалились, обтянув скулы. Видимо, он еще не начал есть нормально, измученный постоянной лихорадкой.
— Видишь, я теперь лысый, как последний трэлль(2), — невесело усмехнулся Сигурд.- Стефан не дал мне умереть в бою. Вот скажи, зачем он это сделал? Разве друзья так поступают? Хакон ждет меня в Валхалле вместе с парнями. Они уже сидят по правую руку от Одина и пируют вместе с другими храбрецами. А я чуть не подох в постели, словно последний трус. Какой позор!
— Так, может быть, твой земной путь еще не окончен? — прямо сказал ему Коста. — Это воля богов, Сигурд! Тебе суждено свершить еще многое. Баба! Горячую воду, чистые бинты и соль! И сними эту дурацкую повязку! Ты разве не видишь, дура старая, что у него нога гниет?