Владыка морей ч.1
Шрифт:
— Патрикий Александр, — милостиво склонила голову Мартина.
— Кирия, — низко поклонился тот.
Патрикий был вполне доволен своей жизнью. Понемногу младший август Константин все больше и больше становился покорен его воле, а корпус варангов, охранявший других детей императора Ираклия, сгинул в битве при Ярмуке. Теперь дворец охраняли преданные лично ему люди, и он был почти всесилен. И лишь небольшая осечка, когда его посланцы так и не смогли отравить князя Словении, омрачала существование протоасикрита. Хотя, если быть до конца честным, это была не осечка, а чудовищный провал, последствия которого ему еще предстояло предотвратить.
— Что там наши заговорщики? — лениво спросила Мартина, которой устранение Иоанна и Феодора было на руку. — Шумят?
— Шумят, госпожа, — усмехнулся патрикий. — Мы пока наблюдаем за ними, выявляем все связи.
— Может, уже пора их взять? — недовольно протянула императрица.
Годы не пощадили ее. Она родила десять детей, и изрядно располнела, став не по годам тяжела на подъем. Вместо молодой красивой женщины сидела измученная борьбой за власть, ненавидимая всеми волчица, защищающая свой выводок. А еще Мартина очень устала, оставшись совершено одна. Муж был далеко, а верные даны погибли. Ее нервы были натянуты, как струна. Она теперь даже спала плохо, вздрагивая по ночам от каждого звука.
— Что это за шум? — недовольно повернул голову патрикий. — Кто посмел?
Прямо за дверью раздался грохот, потом придушенный вопль, а потом створки распахнулись, и в покои императрицы ввалился Сигурд Ужас Авар собственной персоной. И императрица, и патрикий так удивились, что даже немыслимая дерзость дана так и осталась без ответа. На него просто смотрели недоуменно. Ведь такого просто не могло быть, потому что не могло быть никогда. Никогда и никто не входил в покои императриц без высочайшего на то дозволения.
— Я к госпоже хотеть пройти! — сказал он, глядя прямым детским взглядом. — А меня не пускать! Я перстень показать, а меня все равно не пускать! Проваливать, говорят, варвар! А я точно знать, что у кого этот перстень есть, тот может к госпожа пройти. Ну, я этот глупый дурак, который порядки не знать, немного бить и сам к госпожа прийти. Госпожа этот неуч наказать! Да, госпожа?
— Что? — Мартина захохотала в голос, до слез, до колик в животе. Ей давно не было так весело и спокойно, словно с этим придурковатым громилой вернулась ее прошлая жизнь, когда перед женой императора-победителя пресмыкался весь мир.
— Наказать? — она даже всхлипывала от смеха. — Сигурд, ты что, жив? Да как ты посмел вломиться в мои покои? — она снова согнулась от смеха, не замечая странного взгляда протоасикрита Александра, который погрузился в глубокую задумчивость.
— Госпожа! Мы спасем вас! — закричал офицер дворцовой стражи, который привел два десятка схолариев. — Руки поднял, варвар! На колени!
— Это мой слуга! — махнула рукой Мартина, вытирая слезы. — Пропускать его ко мне всегда, в любое время! Можете идти!
Схоларии удалились, а Сигурд, глядя все так же прямо, произнес.
— Я прийти, потому что про заговор знать, госпожа! Поэтому тот дурак бить и в дверь вломиться. Я знать, что нельзя! Но я тебя спасти! Ломать дверь — малая беда.
— Надо же! — удивилась Мартина. — Все сегодня хотят меня спасти. Удивительно даже! Я же тебе
— Я хотеть принести тебе их головы, госпожа, — преданным взглядом смотрел на нее Сигурд. — Но сначала спросить разрешения у тебя. Это знатный армяне, которые к нам от персов перебежать и Иоанн, император сын. И Феодор младший с ними. Я в таверне быть, там слышать. Пьяный дурак болтать.
— Убивать никого не нужно, Сигурд, — ответила Мартина, глядя на него почти что с материнской нежностью. — Возьми десяток тех бездельников, которых ты побил, и притащи изменников во дворец. Государь скоро будет здесь. Мы ждем его со дня на день.
— Слушаюсь, госпожа! — рявкнул Сигурд и вышел, плотно закрыв за собой дверь.
— Откуда у него ваш перстень, кирия? — недоуменно посмотрел на императрицу Александр. — Зачем вы дали его простому наемнику?
— Так было нужно, — поморщилась Мартина, которой пришел в голову тот же самый вопрос. — Так было нужно, патрикий. Это вас совсем не касается. Я вольна раздавать своим слугам все, что пожелаю.
Два василевса империи и две императрицы сидели в тронном зале, кричащая роскошь которого резко контрастировала с унылым состоянием государственной казны. Разряженные схоларии, которые вновь появились во дворце, блестели золотыми цепями, расположившись в красивых позах около порфировых колонн. Языческие статуи Победы, которые никто даже не подумал убрать, презрительно смотрели на заговорщиков, стоявших на коленях перед императорской семьей.
— Мартирос Багратуни… Давид Сарухани… — задумчиво произнес император Ираклий. Его могучая стать расплылась под грузом лет. Он был стар и выглядел безумно уставшим от навалившихся на него бед. — Вам-то чего не хватало?
— Прости, великий, — робко заглядывая в глаза, произнес Мартирос, бывший сасанидский правитель Армении. Он уже один раз предал своего повелителя, шахиншаха, а вот теперь предал второго. — Наваждение бесовское! Пощади! Век буду господа молить за тебя!
— Тебя-то я пощажу, — все так же задумчиво произнес император. — Грех великий лить кровь армянских князей. Поскольку ты поступил так же по отношению ко мне и не захотел окунать свою руку в мою кровь и кровь моих сыновей, я не стану тянуться к тебе и твоим сыновьям. Иди, куда я тебе прикажу, и я помилую тебя(1).
— Что с ним прикажете сделать, ваша царственность? — почтительно спросил патрикий Александр.
— В Африку, в ссылку, до конца жизни, — с каменным лицом произнес император. — И всю его семью тоже. А вот с остальными…
В Империи не принято было казнить заговорщиков, церковь жестко выступала против этого. А потому их участь была куда более горькой, ведь смерть легкая и быстрая заменялась на смерть мучительную и долгую. В этом куцем огрызке оставшейся жизни вместе с силами человека постепенно таяла его надежда, разъедая душу ржавчиной лютой тоски. Император молчал, обводя тяжелым взглядом собранных перед ним людей. Что он читает в их глазах? Страх! Страх! Мольба! Страх! Ненависть! Сын брата Феодора, племянник, обласканный им сверх всякой меры. Он тоже решил покуситься на божественную власть. И сын Иоанн… Пусть незаконнорожденный, но сын… Знал, но не донес, а потому виновен. Жажда власти затмила его разум.