Власть без славы
Шрифт:
Ван дер Дельфт страшно разволновался, когда я рассказала ему, что моих слуг вызывали в Совет. Он тут же направился к Сомерсету и заявил, что его господин был бы чрезвычайно недоволен, если бы пришел к выводу, что его кузину заставляют поступать вопреки ее убеждениям.
Затем посол приехал ко мне с рассказом о своем визите.
– Регент сказал, – возбужденно сообщил ван дер Дельфт, – что вы можете совершать службу, как и раньше, только в уединении и без огласки. «Передайте ей, что она может слушать мессу в своих личных апартаментах».
Это была пусть маленькая,
Жизнь не улыбалась регенту. Казна была почти пуста, и платить германским наемникам, защищавшим границу с Шотландией, было нечем. Поэтому шотландцы легко одержали две победы, чем немедленно воспользовались французы, перейдя в наступление. В стране продолжались волнения – законами, ограничивавшими землепользование, были недовольны все, включая лендлордов.
На этом фоне шансы Уорика резко возросли. Граф желал одного – устранить конкурентов и завладеть всей полнотой власти. После того, как он подавил мятеж Кетта, популярность его резко возросла. О регенте же стали говорить все с большей долей пренебрежения, как о человеке, занявшем столь высокое положение только исключительно потому, что он был родным дядей короля. Уорик начал объединять своих сторонников, проводя секретные совещания, на которых обсуждались способы смещения Сомерсета.
Поняв, что происходит, Сомерсет попытался заручиться поддержкой друзей, но к своему ужасу обнаружил, что их у него почти не осталось. Последние надежды рухнули, когда против него восстал Лондон.
Не успел Сомерсет понять, что происходит, как оказался в Тауэре.
В этой истории больше всех поразил меня Эдуард. Казалось, он был очень привязан к своему дяде. Тем не менее, он даже не проявил желания поговорить с ним, отнесся к его судьбе так же безразлично, как в свое время к судьбе другого своего любимца – дяди Томаса.
Сомерсет и не пытался защищаться. Видимо, бремя власти оказалось для него непосильным. На Совете он стоял поникший и не возразил ни одному из обвинений, отдав себя всецело на милость судей.
В результате его отстранили от регентства, лишили поместий общей стоимостью в две тысячи фунтов и… простили. Как же он должен был быть счастлив, что не лишился головы! Может быть, его спасло то, что он не сопротивлялся? Как бы там ни было, но его отпустили, назначив камергером короля.
Уорик на том этапе явно избегал открытой конфронтации с Сомерсетом, что нашло подтверждение спустя несколько месяцев – старший сын Уорика, виконт Лисле, женился на старшей дочери Сомерсета.
Это выглядело как дружелюбный жест со стороны Уорика. Но так ли все было на самом деле?
Елизавета снова жила при дворе. Говорили, что ее положение очень укрепилось. Меня не приглашали. Однако, и находясь вдалеке, нетрудно было понять, почему Елизавету приблизили к трону.
О религиозных воззрениях Елизаветы мне ничего не известно, но, зная ее, можно было с уверенностью сказать, что они отвечали любым требованиям. Она часто говорила: «Какая разница, как молиться, если веришь в Бога? Не все ли равно?»
Для моего уха подобные слова звучали
Король же был убежденным протестантом, законы страны охраняли эту религию, а отсюда следовало, что Елизавета тоже была протестанткой. Совет это очень устраивало: здоровье короля ухудшалось, и надо было подумать, кто займет его место. Мария, мечтающая вернуть Англию в лоно римской церкви? Или Елизавета, которая оставит все как есть? Разумеется, Елизавета. На этот счет не могло быть двух мнений.
Все только и говорили о том, как король любит Елизавету. И неудивительно. Ведь моя сестра знала все его слабые стороны, умело играя на чутких струнах его юного сердца. Она не отличалась ни робостью, ни стыдливостью. Будь на ее месте другая девушка, та бы со стыда сгорела после истории с Томасом. Но его уже не было в живых, да и Сомерсета, похоже, ожидала та же участь – смешно было верить дружеским жестам Уорика. Однако Елизавета держалась так, будто ничего не произошло – не было шумного скандала, не было ее изгнания – восхищенным взорам представала прелестная, наивная девушка. На самом-то деле не такая уж и наивная, но, безусловно, очаровательная. Я представляла себе, как она хороша со своими огненно-рыжими волосами, веселая, уверенная в себе, довольная тем, что привлекает всеобщее внимание. Король должен был быть от нее в восторге.
Ну а я? Не могли же они забыть о моем существовании? Какая роль предназначалась мне?
При Сомерсете я чувствовала себя более или менее спокойно. Но сейчас власть находилась в руках Уорика, от которого всего можно было ожидать.
Размышляя над своим нынешним положением, я все больше склонялась к мысли, что, если мой брат Эдуард заболеет и окажется при смерти, они сделают все, чтобы избавиться от меня. Разве не может так случиться, что в один прекрасный день я не встану с постели после выпитого накануне бокала вина?
Я была для них обузой, мешавшей осуществлению их честолюбивых планов. Им были отлично известны мои убеждения, из которых я не делала секрета. Я собиралась повернуть Англию лицом к Риму. И если мне это удастся, что станет с теми, кто помогал моему отцу порвать с Римом, а затем ввел в стране протестантство, чего он никогда бы не допустил?
Мне стало страшно. Я не откажусь от своей высокой цели и сделаю все, чтобы спасти страну. Они же постараются мне помешать. Как? Только уничтожив физически.
Эта мысль не давала мне покоя ни днем, ни ночью. Я часто просыпалась в холодном поту, ожидая, что откроется дверь, и в комнату ворвутся убийцы. Перед моими глазами вставали картины убиенных младенцев королевского рода, задушенных подушками в Тауэре. Я дрожала от каждого шороха, а когда в воротах замка появлялись посланники короля, застывала в страхе. Бедная Катарина Хоуард! Я чувствовала себя почти так же, как она, когда каждую минуту ей чудилась смерть.
К кому было обратиться за помощью? Спасти меня мог только один-единственный человек, благодаря которому я до сих пор оставалась жива, – мой кузен, император.