Власть без славы
Шрифт:
Это согревало мне сердце. Я опасалась встречи с братом, но эти добрые люди придали мне мужества. Эта поездка показала мне, что у меня даже больше сторонников, чем я смела надеяться. Я не верила тогда, что и вправду множество людей по всей стране ждали меня, молясь о приближении того часа, когда я сотру с лица земли еретиков. Значит, я была права, отказавшись от побега. Мое место – среди этих людей, полагавшихся на меня.
Я тронулась в путь со свитой из пятидесяти человек, но, когда мы подъехали к городским воротам, со мной было уже до четырехсот
К этому моменту я осмелела. Я должна была встретиться с членами Совета, но меня поразил вид Эдуарда. Он сильно ослабел по сравнению с тем, каким я его видела в последний раз, и его мучил кашель. Мне стало очень жаль его, и ко мне вернулось то чувство любви, которое я испытывала к нему, когда он был ребенком. Он выглядел таким болезненным – почти что хрупким, – слишком юным для свалившейся на него тяжкой ноши. Было трогательно видеть, как он пытается принять вид, достойный короля, и кидает на меня суровые взоры.
Он сказал мне, что, бросая вызов Совету, я нарушала волю нашего отца.
– Ваше Величество, – ответила я, – императорскому послу Франсуа ван дер Дельфту было дано обещание, что меня не станут принуждать отказаться от Мессы.
Брат отвечал мне, что он не давал никаких обещаний ван дер Дельфту, и несколько наивно добавил, что он, вообще, только год как принимает участие в государственных делах.
Я быстро заметила, что, раз он не издавал указов о новой религии, мое неподчинение им не означает неповиновение ему лично.
Он выглядел озадаченным, и я тут же спросила его, как он мог ожидать, что я откажусь от того, в чем была воспитана с раннего детства.
– Нортумберленд сказал мне, что в завещании нашего отца говорится, что вы должны повиноваться Совету.
– Только когда речь зайдет о моем замужестве, – возразила я. – Король, наш отец, завещал служить Мессы о спасении своей души каждый день, а это не было исполнено, так что это вы, Ваше Величество, и ваши приближенные не исполняете желания короля.
В таком духе разговор продолжался два часа и ни к чему не привел, потому что я решилась не уступать; мои встречи с народом по дороге в Лондон и с жителями столицы ясно показали, что, причини они мне какой-то вред, народ поднимет протест.
Я сказала Эдуарду, что пекусь только о своей душе, которая принадлежит Богу. А что до моего тела, они вольны делать с ним все, что хотят. Они могут лишить меня жизни, но душа моя принадлежит Богу, и так будет всегда.
Я видела раздражение в людях, надеявшихся сломить мой дух. Но теперь я действительно не боялась смерти. Умерли же другие за свою веру. Я подумала о мужественной Анне Эскью, замученной и сожженной на костре. Я вспомнила о монахах, принявших самую мученическую и унизительную смерть. Они приняли страшные муки, но зато теперь они на небесах, окруженные божественным ореолом – святые, умершие за свою веру.
Нет,
Я продолжала, глядя на Эдуарда:
– Не верьте тем, кто дурно говорит обо мне. Я всегда была и останусь покорной и любящей сестрой Вашего Величества.
Я задержалась при дворе, желая узнать, какое впечатление произведет эта встреча. Я не сомневалась в том, что она озадачила Нортумберленда и взволновала моего брата.
Через несколько дней меня посетил Шейф. Он сказал мне, что отправил отчет об этой встрече своему повелителю и теперь дожидается ответа. Он рассказал императору, как меня принял народ и как твердо я стояла за свою веру.
– Это должно было привести их к убеждению, что я останусь непоколебима, – сказала я. – Я останусь верна моей вере, каковы бы ни были последствия.
Шейф одобрительно кивнул.
– Для вас было бы катастрофой, если бы вы ей изменили, – сказал он. – Это произвело бы на людей тяжелое впечатление. Сейчас многие из них носят четки, и я уверен… они ждут, ждут своего часа. В глубине души они истинные католики и жаждут быть приведенными к истинной вере. Той, кого они считают своей руководительницей, не подобает сейчас проявлять слабость.
– Моей слабости никто не увидит, – уверила его я. – Я сознаю, в чем мой долг.
Как это уже было накануне моего побега, когда что-то подсказало мне, что я должна остаться, так и теперь я знала, что мне делать.
Неделю спустя снова явился Шейф. Он получил известие от императора, который обратился к Совету с письмом. В нем он угрожал Англии войной, если мне запретят исповедовать мою веру.
Я ликовала. Я была уверена, что нахожусь на правильном пути.
Наступило Рождество 1552 года. Меня не было при дворе, но несколько дней спустя после праздника я решила навестить брата, чтобы поздравить его. Мне было жаль его во время нашей встречи в Совете, потому что я знала, что он действовал по наущению Нортумберленда, и обращенные ко мне суровые слова причинили ему столько же боли, сколько и мне.
В любом случае, целью той встречи было вынудить меня изменить моей вере, но это им не удалось. Шейф говорил, что это угроза императора оказала воздействие, и это в известной степени было справедливо. Однако я была уверена, что главную роль сыграло отношение ко мне народа. Нортумберленд не забыл, что по завещанию моего отца я была наследницей престола.
И не было сомнений в том, что он пойдет на все, лишь бы помешать мне взойти на трон. Он был готов уничтожить меня, так как знал: первое, что я сделаю, придя к власти, будет возвращение страны в лоно римско-католической церкви.
Я молилась о ниспослании мне указаний. Я должна быть осторожна: Нортумберленд – самый могущественный человек в стране.
Когда я прибыла ко двору, то узнала, что мой брат так болен, что никого не принимает. Это не было предлогом избежать встречи со мной.