Власть и наука

Сойфер Валерий Николаевич

В этой секции было организовано пять отделений -- два химических, два биологических (общей биологии и физиологии) и одно, как говорили, на стыке наук: ему дали длинное название "Биохимии, биофизики и химии физиологически активных соединений". Туда же отошла лаборатория Дубинина, входившая в состав Института биофизики. Таким образом в этом Отделении сосредоточились все основные "недруги" Лысенко, тяготевшие к развитию точных направлений биологии. Теперь они при поддержке физиков, таких как Тамм и Сахаров, могли распоряжаться в рамках дозволенных свобод внутри своего Отделения, но им нечего было делать во вновь созданном Отделении общей биологии, и обстановка для Лысенко несколько разрядилась... .

В биологическом отделении

главенствующее место стал занимать Институт генетики во главе с Лысенко; в некоторой изоляции после разгромных речей на Пленуме ЦК КПСС и статьи в "Правде" оказался Ботанический институт, а остальные институты -- Зоологический в Ленинграде, Морфологии животных и Палеонтологический в Москве держались подальше от Лысенко. Был еще Главный Ботанический сад АН СССР во главе с Цициным, но директор Ботсада был готов драться за первенство с Лысенко в качестве лидера мичуринской биологии (в этом качестве он иногда вставал в позу и по генетическим вопросам).

Воспользовавшись реорганизацией, Лысенко решил укрепить позиции в Отделении общей биологии, чтобы создать себе большинство в составе академиков. На 1964 год были объявлены выборы в академию, и ЦК партии распорядился выделить Отделению общей биологии дополнительные места (то есть средства для оплаты гонорара) сразу для трех академиков по специальности "генетика". Хотя приставки "мичуринская" не было, само собой разумелось, что выбирать можно будет только "мичуринских генетиков", а не "врагов прогресса и метафизиков". Сам Хрущев включился в обсуждение кандидатур, и в ЦК партии было решено, что на эти вакансии следует избрать селекционеров, твердо придерживающихся лысенковских взглядов (предпочтительно, П.П.Лукьяненко или В.Н.Ремесло), и обязательно, всенепременно -- Н.И.Нуждина, ставшего правой рукой Лысенко в эти годы.

Вопрос об избрании Нуждина стал и для Лысенко и для Хрущева вопросом престижа -- вот до какой степени дошла вовлеченность партийного лидера в дела академии. Кандидатуру Нуждина рассмотрели на заседании Секретариата ЦК КПСС, Хрущев дал ему высокую оценку, после чего было принято специальное на этот счет решение9.

Сам по себе этот факт был экстраординарным. Конечно, кандидатуры избираемых в академию с 1929 года подробно обсуждались в аппарате ЦК (и не только в Отделе науки, но и в других отделах, контактирующих с теми или иными отделениями Академии), предварительные списки кандидатов, начиная с 1929 года, утверждало Политбюро. Обработка академиков, вызываемых в кабинеты в здании на Старой площади с целью инструктажа относительно того, за кого следует подавать голоса, а кого лучше было бы не избирать, всегда была важной частью избирательной кампании. В случае с Нуждиным было оказано жесткое открытое давление -- совсем в духе беспардонного и повседневного вмешательства Хрущева во все вопросы -- и как стихи писать, и как скульптуры ваять, и какие песни петь, и как метромосты строить, и какой этажности дома возводить, и даже как движение автотранспорта по Манежной площади пустить. Хрущев вызвал после заседания Секретариата ЦК Келдыша и в грубых выражениях (видимо, зная антипатию Президента к Лысенко) потребовал обеспечить избрание лысенковских протеже и, в первую очередь, Нуждина в действительные члены Академии. В противном случае, -- сказал он, -- академии грозят административные меры, вплоть до её закрытия и передачи институтов, лабораторий и прочих организаций в ведение Госкомитета по науке и технике. Положение, таким образом, стало критическим.

В 20-х числах июня, наконец, настал срок выборов. Они проходили, как всегда, тайно и двухступенчато. Сначала кандидатов рассматривали в специализированных отделениях: физиков -- в физических, химиков -- в химических, биологов -- в биологических отделениях. В Отделении общей биологии Лысенко, используя "машину голосования", то есть насажденное им в течение полутора десятилетий послушное большинство, довольно

легко добился своего. Его кандидаты, за исключением Ремесло, были рекомендованы, и теперь уже общему собранию всех академиков оставалось лишь автоматически утвердить (также тайным голосованием) тех, кто прошел сквозь первое сито.

Как правило, камнем преткновения на выборах было голосование в отделениях. Кто же лучше может знать истинную цену ученого, как не его коллеги? Но здесь получилось иначе. На общем собрании Академии наук СССР 26 июня 1964 года сразу трое академиков выступили против избрания Нуждина в члены академии, задев при этом очень чувствительно самого Лысенко (55). Первым попросил слова В.А.Энгельгардт, который сказал, что за Нуждиным нет никакого вклада практического характера, а его теоретические работы ни один ученый в мире вообще не цитирует (56). А.Д.Сахаров говорил не столько о Нуждине, сколько о преступной деятельности всех лысенкоистов и призвал

"...всех присутствующих академиков проголосовать так, чтобы единственными бюллетенями, которые будут поданы "за", были бюллетени тех лиц, которые вместе с Нуждиным, вместе с Лысенко несут ответственность за те позорные страницы в развитии советской науки, которые в настоящее время, к счастью, кончаются. (Аплодисменты)" (57)10.

И.Е. Тамм сказал, что изучение молекулярных основ наследственности стало важной частью современного естествознания, а Нуждин "был одним из виднейших противников, тормозивших это направление" (58).

Пока Сахаров и Тамм говорили, Лысенко молчал, но затем взорвался и буквально истерически стал требовать от Келдыша, чтобы президиум АН СССР на этом же заседании, немедленно перед ним извинился "за клеветнические заявления Сахарова" (60). Эта истерика ни к чему не привела. Келдыш перешел к раздаче бюллетеней академиков. Голосование для Нуждина (и для Хрущева с Лысенко) оказалось убийственным: "за" были только 23 академика (в основном сторонники Лысенко и философы), против -- 120!

В то время в биологических кругах Тамм и Сахаров стали легендарными фигурами. Конечно, им было отлично известно о предупреждении, сделанном Хрущевым Келдышу, и нужно было иметь изрядное мужество, чтобы выступить против личного протеже партийного вождя. Реальная угроза, нависшая над всей Академией, была велика, но несмотря ни на что и Тамм, и его ученик Сахаров не поступились своими убеждениями.

Мне думается, что борьба Сахарова за интересы науки оказалась важной и для него самого. В нем открылось нечто такое, что выделило его из среды коллег: способность к общественной деятельности, отсутствие страха перед давлением любого рода. В годы, когда он выступил в качестве оппонента лысенкоизму, он еще не проявил себя борцом за идеалы гуманизма, что принесло ему позже мировое признание. Это была, возможно, первая проба, но она ясно продемонстрировала могучую силу этого удивительного человека11.

Провал Нуждина на выборах вызвал гнев Хрущева, и он серьезно приступил к программе разгона Академии наук. В ЦК были сформированы комиссии по проверке различных сторон деятельности академии. Проект объединения ее с Госкомитетом по науке и технике обсуждался полным ходом.

Со своей стороны лысенкоисты тоже пошли в бой. Ольшанский написал Хрущеву раздраженное письмо (60), в газете "Сельская жизнь" 29 августа появилась статья Ольшанского "Против дезинформации и клеветы" (61). Все сообщения об успехах генетики были отнесены Ольшанским к разряду "дешевых сенсаций, не основанных на фактах прожектах". Снова была упомянута статья Медведева и Кирпичникова в журнале "Нева", опять характеризуемая как клеветническая. Обругиванию подвергалась деятельность В.П.Эфроимсона12. Еще более зло отозвался Ольшанский о книге Медведева "Биологические науки и культ личности". Он презрительно именовал ее "записка" и заявлял, что ничего, кроме измышлений, причем измышлений с далеко идущими политическими целями, книга не содержит: