Власть магов
Шрифт:
– Люди Извелграда! Я собрал вас, чтобы вершить суд! – Янмек стоял во главе стола, и казалось его тень затмила даже летнее солнце. В зале совета стало мрачно и прохладно.
– Мы будем вершить суд над ничтожеством, которое больше не может считаться правителем, и наказание для которого должно быть страшней, чем смерть! – глаза человека в черном балахоне блеснули мистическим огнем.
Он чувствовал аудиторию, он был хорошим актером, и хорошим оратором. Сейчас он должен был подчинить эту толпу, которая являлась элитой города, поддержкой любой власти. Лучше, если город добровольно примет его власть, власть магов. Он долго готовил этот город для этого часа. Он потратил много магической силы, чтобы город почувствовал необходимость сильной руки, сильной власти.
– Но ведь этот гном служил городу много лет. Да что там городу, он защищал все окрестные земли, и гномы северных гор всегда поддерживали его, а это великая сила, - возразил Янмур.
Янмек внимательно посмотрел на старика. Он запомнил его несогласие.
– Это было раньше. А теперь город в упадке, никто не может сдержать волну анархии и разбоя, Извелграду нужна новая власть, власть способная править и уничтожать врагов.
– Но зачем так строго карать Конунга, его можно сослать на его родину, - Янмур чувствовал, что Янмек победит, он не выступал против новой власти, он сам видел, что творилось в городе. Он только хотел спасти старого опустившегося правителя от страшной расправы. Он жалел его.
Янмек еще раз остановил задумчивый взгляд на дворцовом монахе.
– Вчера я был на окраинах города, посещал разоренные варварским нападением разбойников дома. Помогал чем мог оставшимся в живых людям, - начал Янмек тихим голосом.
– Я видел слезы вдов и детей, потому что мужчин, пытавшихся спасти свой дом, свою семью зверски убивали. – Янмек возвысил голос. – Неужели никто не должен ответить за эти смерти, за эти слезы!?
По залу прошел ропот. После Янмека выступил Сар, указав на недостатки правления Конунга.
Когда солнце уже начало клониться к западу, последний из присутствующих в зале совета положил свой камень на щит с надписью на одном из самых древних человеческих языков, которая гласила: « Да придет смерть к заслужившему ее, да будет он казнен с первыми лучами восходящего солнца».
На шумной улице одного из самых бедных районов города было тепло и по-летнему приятно. На смену суетливого дня, медленно и лениво, наслаждаясь каждой секундой вползал вечер. Где-то далеко слышались крики торговок, а еще дальше – звон кузницы. Воздух был наполнен ароматами летних фруктов, и Дорн изо всех сил старался не думать о еде. В животе было пусто. Такой расклад Дорну решительно не нравился. «Нужно раздобыть жратвы, а где ее раздобыть как не на рынке»,- думал гном, решительным шагом направляясь к центру. Гном никогда не занимался воровством, тем более таким мелким, как воровство еды. Это унижало его достоинство воина. Но сейчас он был готов даже на это. Хотя лучше бы ему попалась возможность немного подработать на рынке, разгрузить что-нибудь или поднести тяжести до дому какой-нибудь хозяйке. Дорн не очень хорошо знал город, но гномы, привыкшие к запутанным ходам подземелий и шахт, способны, не прибегая к магии, определять, где они находятся. Несмотря на отличную погоду и внешнее спокойствие, улицы Извелграда таили смертельную опасность. Дорн уже знал это, поступки здешних жителей были непредсказуемыми. Не всех, конечно, большая часть горожан выглядела вполне безопасно, была занята обычными делами. Но то там, то здесь возникали очаги неоправданной ненависти, насилия, заканчивающиеся почти всегда смертью. Особенно зверствовали люди, в руках которых по роду их занятий было оружие: воины, охранники. Их теперь все старались обходить стороной. Будто оружие в руках заставляло их применять его. Они и применяли направо и налево, совершенно безнаказанно. Сделав задумчивое выражение лица, гном внимательно смотрел по сторонам.
В каждом городе есть свой рынок со своими традициями и хозяевами, это отдельный мир, где
Ночь опускалась на город, принося спасительную прохладу для существ, не любящих жары. Дорн любил прохладу, любил ночь. Потому что ночью низкорослого гнома трудно заметить, и просто потому, что он был гном, все предки которого прожили большую часть жизни под землей. Рыночный народец тоже любил ночь. Ведь в сумерках (торговые ряды освещались лишь тусклыми факелами) легче украсть, или обмануть незадачливого покупателя. На рынке можно было купить все что угодно, от лучшего оружия до самых дорогих украшений. Но, как известно, все стоит денег…
– Эй торговец, сколько стоит в-о-о-о-н та груша?
– спросил Дорн, разбегающимися глазами оглядывая прилавки.
– Десять золотых за ДЕСЯТОК! – ответила красная, жирная рожа торговца.
Дорн шел дальше.
– Можно попробовать ваши блины?
– Пробуй, воин, мои блины лучшие во всем городе. Эй, что ж ты уходишь, не понравились?
Гном проглотил крошечный кусочек блина, и есть захотелось нестерпимо. Кругом слышались приглушенные голоса торговцев, где-то в кустах пели цикады, весело потрескивал огонь факела. Притихший ночной рынок был спокоен и Дорн уже было расслабиться, как вдруг увидел несколько бегущих по рядам фигур, это заставило его насторожиться и вытащить боевой топор.
– Держи вора! – рыночные охранники в тяжелых доспехах гнались за юношей лет семнадцати, их лица выражали кровожадное желание расправиться с преступником тут же без суда и следствия.
Охранники заметно уступали в скорости и ловкости, но зато у них было огромное преимущество в силе. Юноша бежал быстро, проворно уворачиваясь от цепких рук торговцев, мешающих ему спасаться. Охранники отставали, чертыхаясь и толкая тех, кто стоял на пути. Расстояние между ними удлинялось и казалось, что путь
к спасению близок. Но как бы ни был ловок юноша, он ошибся: впереди не было выхода – там была смерть…
Молодой вор остановился в тупике и испуганно обернулся. Охранники злорадно усмехались, и, предвкушая убийство, вытащили оружие. Голубые глаза совсем молодого златовласого человека выражали отчаяние и страх. Охрана подходила все ближе, звякало оружие, грубые голоса обсуждали возможные варианты расправы. Охранник, оказавшийся впереди, поднял тяжелый меч и хотел опустить его на беззащитное тело вора, но ему помешала гномья боевая секира. Охранники подняли изумленные глаза на стоящего рядом гнома. И глядя в эти глаза, гном почувствовал, что нужно убивать первым, потому что может быть поздно. Еще он почувствовал, что заражается не свойственной ему яростью и жаждой войны. Не медля, Дорн шагнул к охраннику и рубанул его по руке с мечом. Боевое железо звякнуло о камни, головорез схватился за обрубленную руку и с гримасой боли на лице укатился в сторону.
Рыночные охранники на секунду опешили, они не ожидали нападения и тупо смотреть на своего извивающегося от боли товарища. Гном не стал дожидаться, пока охранники опомнятся, быстро крутанулся на пятках и разворачиваясь, срубил голову еще одному. Второй меч упал на землю. Ошеломленный смертью товарищей, оставшийся в живых головорез даже не заметил летящего в него ножа.
Воткнувшись в шлем, нож не убил его, однако струйка крови все-таки рассекла побледневшее от ужаса и боли лицо головореза. Юноша держал в руке второй метательный нож. На лице его не осталось ни тени страха, наоборот, оно выражало уверенность и жесткость. Второй нож пронзил шею и охранник, захлебываясь кровью и выпучив глаза, неуклюже растянулся на земле.