Власть меча
Шрифт:
Рука у фюрера была прохладная и сухая, сильная, но изящная, – рука художника, и Манфред задохнулся от избытка чувств.
– Мой фюрер, связь между нами будет вечной.
Адольф Гитлер снова кивнул, пожал руку Хайди, улыбнулся при виде ее счастливых слез и ушел так же неожиданно, как появился, на ходу улыбнувшись самым важным гостям.
– Я и не мечтала… – прошептала Хайди, сжимая руку Манфреда. – Я совершенно счастлива.
– Вот величие, – сказал Манфред, глядя вслед уходящему Гитлеру. – Вот подлинное величие. Трудно представить себе, что он простой смертный, а не бог.
Сара
Утром им сообщили итоги года, и ее распирало от потребности побыстрее рассказать тете Труди, что с пятого места в своем классе она поднялась на второе. Ее отметила в своем докладе директриса: «Отличная работа, Сара, продолжай так же». Это был ее последний школьный год: в октябре ей исполнялось семнадцать, и в следующем месяце ей предстояли вступительные экзамены.
Мэнни будет ею гордиться. Благодаря его желаниям и одобрению она трудилась не покладая рук, чтобы стать одной из лучших учениц в школе. Под дубами она начала думать о Мэнни и мечтала, нажимая на педали: его так долго не было, но скоро он вернется; она скажет ему, и все будет в порядке. Ей больше не нужно будет тревожиться и плакать по ночам. Мэнни вернется. Сильный, добрый, любящий Мэнни все исправит.
Она представила себе, как станет его женой, будет готовить ему завтраки, стирать рубашки, штопать носки, ходить рядом с ним в церковь, называть его «минхеер», как тетя Труди зовет дядю Тромпа, лежать рядом с ним каждую ночь, просыпаться рядом каждое утро и видеть на соседней подушке прекрасную его светловолосую голову… Сара знала: ничто другое в мире ей не нужно.
– Только Мэнни, – прошептала она. – Всегда только Мэнни. Он все, что у меня есть, все, к чему я когда-либо стремилась.
Она увидела впереди у входа в пасторский дом почтальона, спрыгнула с велосипеда и спросила:
– Есть что-нибудь для нас, мистер Гроблер?
Почтальон улыбнулся ей и достал из кожаной сумки коричневый пакет.
– Телеграмма, – с важным видом сказал он. – Телеграмма из-за моря, но она не тебе, малышка, а твоей тете.
– Я распишусь за нее!
Сара торопливо расписалась в книге доставки, прислонила велосипед к стене дома и взлетела по ступеням.
– Тетя Труди! – закричала она. – Телеграмма! Где ты?
Она почувствовала запах готовящейся еды и поняла, где искать.
– Телеграмма!
Сара вбежала на кухню. Тетя Труди со скалкой в руках стояла у длинного желтого деревянного стола, ее локти были в муке, серебристо-белые волосы падали на нос, и, распрямляясь, она сдувала их. Кожа влажно блестела от печного жара, а на огне стоял большой котел с вареньем из персиков и инжира.
– Боже! Что за день! Сари, ты должна научиться вести себя благопристойно, ты больше не ребенок…
– Телеграмма! Посмотри, настоящая телеграмма! Первая телеграмма, какую мы получили.
Даже на тетю Труди прибытие телеграммы произвело впечатление. Она потянулась за ней и остановилась.
– У меня руки в муке. Распечатай, Сари.
Сара разорвала конверт.
– Прочесть? – спросила она.
–
– От дяди Тромпа. Тут подпись «Твой покорный муж Тромп Бирман».
– Глупый старик! Заплатил за четыре ненужных слова, – проворчала тетя Труди. – Читай, что он написал.
– Он написал: «Сообщаю вам, что Манфред…»
Она замолчала, глядя на листок, и радостное выражение исчезло с ее лица.
– Ну же, девочка, – поторопила тетя Труди. – Читай дальше.
Сара начала снова, слабым голосом, почти шепотом:
– Сообщаю вам, что Манфред сегодня женился на немецкой девушке по имени Хайди Крамер. Он будет учиться в Берлинском университете и не вернется домой. Я уверен, ты желаешь ему счастья, как и я. Твой покорный муж Тромп Бирман.
Сара оторвала взгляд от листка, и они посмотрели друг на друга.
– Поверить не могу… – выдохнула тетя Труди. – Наш Манфред. Он не мог, не должен был нас бросить.
И тут она заметила лицо Сары. Девочка была серой, как зола в очаге.
– О моя маленькая Сара!
На полном лице тети Труди отразились сочувствие, понимание и боль. Она потянулась к девочке, но Сара уронила телеграмму на пол, повернулась и выбежала из кухни.
Она схватила стоявший у ворот велосипед и села в седло. Встала на педали, чтобы ехать быстрее, и ее ноги задвигались в такт ударам сердца. Шляпа слетела с головы и повисла на спине, держась на эластичном ремешке у горла. Глаза у Сары были дикие и сухие, лицо по-прежнему серое от потрясения. Она выбралась из города, повернула у поместья старого Ланцерака и, повинуясь инстинкту, направилась в горы.
Когда тропа стала слишком крутой и трудной, она оставила велосипед и шла пешком через сосновый лес, пока не добралась до первой вершины. Здесь она свернула с тропы и бросилась на влажную постель из сосновых игл, на то самое место, где отдала свою любовь, свое тело и душу Манфреду.
Отдышавшись после трудного подъема, она лежала тихо, не плакала и не всхлипывала, только зарылась лицом в сгиб руки. День проходил, с северо-запада подул ветер, и над высокими вершинами собрались тучи. В сумерки пошел дождь, преждевременно стемнело. Воздух стал ледяным, ветер стонал в соснах, роняя на неподвижное тело девушки капли, так что платье совсем промокло. Сара ни разу не подняла головы. Она лежала и дрожала, как потерявшийся щенок, и сердце ее плакало в темноте.
– Манфред, Манфред, куда ты ушел? Почему я тебя потеряла?
Незадолго до рассвета одна из поисковых групп, которые всю ночь обшаривали гору, наткнулась на нее, и Сару отнесли вниз.
– Воспаление легких, мефрау Бирман, – сказал назавтра врач тете Труди, когда она во второй раз за ночь вызвала его в дом пастора. – Вам придется бороться за ее жизнь, потому что, кажется, сама она бороться не хочет.
Тетя Труди не разрешила забрать Сару в новую городскую больницу. Она сама лечила девушку, днем и ночью ухаживала за ней в маленькой спальне, обтирала ее влажной губкой, когда поднималась температура, сидела рядом с постелью и держала ее горячую руку во время кризиса, не оставляла Сару, когда кризис миновал и Сара лежала бледная и худая, с осунувшимся лицом, которое стало костлявым, а лишенные блеска глаза – слишком большими для темных углублений, в которые они словно провалились.