Властелин колец
Шрифт:
Внезапно хоббит почувствовал: страшный Глаз — там, внутри. В Черной Башне не спали. Каким–то образом от Фродо не укрылось — Глаз почуял, что на него смотрят. Злая, яростная воля, таившаяся в стенах крепости, прянула наружу и — Фродо ясно ощущал это — словно длинным пальцем принялась ощупывать окрестности [309] . Сейчас этот палец дотянется до него и пригвоздит к месту! Враг узнает, где прячется Кольцо! Вот палец коснулся Амон Лау. Вот он уперся в Тол Брандир… Фродо бросился наземь и сжался в комок, натягивая на голову серый капюшон.
309
По–видимому, взгляд Саурона представляет собой какой–то особый вид духовной энергии, о котором Толкин нигде подробнее не говорит. Западные комментарии к этому месту нам неизвестны.
«Нет!
Две силы встретились. Какое–то время Фродо балансировал между ними, как на скрещении двух клинков; он забился в судороге, не выдерживая пытки, — и вдруг вновь стал самим собой. Он был не Голосом и не Глазом, а хоббитом Фродо. Он был свободен в выборе, и у него оставалось еще мгновение, чтобы выбрать. И он снял Кольцо с пальца.
310
Кому принадлежат эти голоса? Кто говорит «Иду к тебе!»? Это может быть голос самого Фродо — и голос Кольца. Кольцо у Толкина на протяжении всей трилогии представляет собой нечто двойственное, и природа его до конца не определена, что, по Шиппи (с. 108), отражает философский дуализм понятия зла, о чем см. прим. к этой части, гл. 2. С одной стороны, Кольцо как бы является действующим лицом трилогии: оно само «находится», «слышит зов хозяина», «не хочет» выниматься из кармана, соскальзывает с пальца в решающий момент и т.д. Возможно, и на этот раз оно подает знак своему Властелину с вершины Амон Хена. В то же время Кольцо — вещь, зависящая от воли других. Оно не способно защитить себя, не способно пошевелиться и т.д. В первой части трилогии есть знаменательный эпизод: Фродо собирается вынуть Кольцо из кармана и чувствует, что оно потяжелело, словно не желает показываться на свет, — а может, это сам Фродо не испытывает особого желания его доставать? В последнем случае Кольцо как бы «принимает» сигнал от Фродо и механически на него реагирует, работает как пассивный приемник и усилитель определенных флюидов души, исходящих из подсознания окружающих, а именно — флюидов «греховных». Если Кольцо — субъект, то Зло — реальность, и с ним надо бороться как с таковым. Если же Кольцо — объект, то Зло — иллюзия, и бороться надо не с Кольцом, а со Злом в самом себе. В контексте трилогии ни тот ни другой ответ не обеспечивает единственно верного решения — скорее, здесь существует и то и другое. Возможно, второй голос в комментируемом отрывке принадлежит не Кольцу, а исходит из неведомых самому Фродо глубин его подсознания, где живет иррациональное стремление ко Злу, как и у всех смертных, и Кольцо лишь усиливает это стремление, направляя в средоточие Зла — в Мордор, к Саурону. А может, эти слова подсказаны Врагом и выданы им за собственные слова Фродо, чтобы сбить того с толку? Это одно из самых глубоких и сложных мест трилогии. Что касается голоса, который велит Фродо снять Кольцо, то здесь нет никаких загадок, и обладатель этого голоса узнается из третьей части.
Оказалось, что в небе светит яркое солнце, а сам он стоит на коленях перед каменной скамьей. Ему почудилось, что над его головой пронеслась черная тень, длинная, словно рука призрачного исполина; не коснувшись Амон Хена, она протянулась на запад и пропала. Небо очистилось, засинело, и на деревьях запели птицы.
Фродо поднялся. Он чувствовал страшную усталость, но воля его окрепла, на сердце было легко, и он громко сказал себе:
– Теперь я сделаю то, что должен. Ясно одно: зло, заключенное в Кольце, действует уже и среди нас. Кольцо должно покинуть Отряд, пока оно не натворило горших бед. Я пойду сам. Одним я не могу больше доверять, другие — кому доверяю — слишком мне дороги: бедный старина Сэм, и Мерри с Пиппином. И Бродяга. Сердце тянет его в Минас Тирит, и он там будет очень кстати, особенно теперь, когда Боромир подчинился Злу. Я пойду сам. И немедля.
Он торопливо спустился обратно на полянку, где Боромир пытался отобрать у него Кольцо. Здесь он остановился и прислушался. Ему показалось, что снизу, из леса и с берегов, доносятся крики. Похоже, его звали.
– Они будут меня искать, — вспомнил он. — Интересно, меня долго не было? Не один час, наверное! — Он заколебался, бормоча: — Что же делать?
И сам себе ответил:
– Или я иду прямо сейчас, или не иду вообще. Другого случая не будет. Плохо, конечно, что приходится бросать их, да еще ничего не объяснив. Но они, конечно, поймут. Сэм точно поймет. А что мне остается?
Он
Остальные долго сидели у реки. Сначала все молчали, только изредка кто–нибудь вставал и принимался беспокойно бродить вдоль берега. Наконец все собрались в круг и заговорили. Вспоминать старались о чем–нибудь постороннем — о пройденной дороге, о пережитых приключениях. Арагорна расспрашивали о Гондоре, о его древней истории и о том, что осталось от великих творений гондорских мастеров на земле пограничного нагорья Эмин Муйл, — о каменных королях и тронах на Амон Лау и Амон Хене. Спрашивали и о великих Ступенях, спускающихся вдоль Рауроса. Но все мысли и все разговоры неизменно возвращались к Фродо и Кольцу. Какой выбор сделает Хранитель? Почему он медлит?
– Раздумывает, наверное, какой из двух безнадежных путей безнадежнее, — предположил Арагорн. — Очень может быть, что так. Идти на восток всем вместе, теперь, когда нас выследил Голлум, когда не исключено, что наша тайна уже всем известна, — затея куда более безнадежная, чем раньше. Но Минас Тирит тоже далеко от Огня, далеко от нашей цели — уничтожить Ношу. Мы можем там ненадолго остаться и показать, на что мы способны, но ни Повелитель Дэнетор, ни все его люди, вместе взятые, не в силах сделать того, что не под силу даже Элронду, — сохранить Ношу в тайне или выстоять, если на Гондор обрушится вся мощь Врага, а это случится непременно, выследи он Кольцо. Что выбрали бы мы, каждый из нас, будь мы на месте Фродо? Я не знаю. Сейчас нам, как никогда, не хватает Гэндальфа.
– Утрата наша горька, — подтвердил Леголас. — Но решать мы должны без него. Почему бы нам не сделать этого самим, чтобы помочь Фродо? Давайте позовем его и проголосуем! Я бы голосовал за Минас Тирит.
– Я тоже, — сказал Гимли. — И все же скажу вот что. Нас послали только для того, чтобы мы в меру сил помогали Хранителю, и мы не обязаны сопровождать его дальше, чем захотим. Никто из нас не давал обета дойти до Огненной Горы. Тяжко мне было расставаться с Лотлориэном! Но я здесь, и теперь, когда мы встали перед окончательным выбором, я знаю, что не могу оставить Фродо. Я бы выбрал Минас Тирит, но если Фродо решит иначе — последую за ним.
– Я тоже пойду с ним, — поспешил сказать Леголас. — Распрощаться с ним сейчас было бы бесчестно.
– Это и правда было бы предательством, брось мы его сейчас все разом, — подтвердил Арагорн. — Но если он пойдет на восток, нет нужды, чтобы шли все. Более того, этого делать, наверное, не следует. Затея обречена на провал, и неважно, сколько нас будет — восемь, трое, двое или даже один. Если бы мне дали право выбирать, я назначил бы троих: Сэма — он на другое не согласится, — Гимли и себя. Боромир вернется в свой город, где он нужен отцу и своему народу. С ним отправятся остальные — по крайней мере Перегрин и Мериадок, если Леголас не захочет нас оставить.
– Нет уж! Не пойдет! — возмутился Мерри. — Мы не можем бросить Фродо! Мы с Пиппином условились — куда он, туда и мы. И передумывать не собираемся. Мы, правда, не знали, чем это обернется. Издалека, в Заселье да в Ривенделле, все казалось другим. Но посылать Фродо в Мордор жестоко. Для этого надо быть сумасшедшим! Это же верная гибель! Почему мы его не остановим?
– Мы должны его остановить, — поддержал Пиппин. — Это его, наверное, и беспокоит. Он знает, что мы его на восток не пустим. А с собой он, бедняга, никого тащить не хочет. Подумать только! Одному в Мордор… — Пиппина передернуло. — Бедный, глупый, бестолковый хоббит! Он мог бы догадаться, что никого насильно тащить не придется. Если мы его не остановим, то ведь и не бросим же!
– Прошу прощения, — подал голос Сэм. — Я думаю, вы моего хозяина не понимаете. Он вовсе не сомневается, он знает, куда ему пойти. Что пользы в этом Минас Тирите? Я имею в виду, для него, вы уж простите, господин Боромир, — добавил он и обернулся. Тут обнаружилось, что Боромир, поначалу молча сидевший невдалеке, пропал.
– Он–то куда подевался?! — забеспокоился Сэм. — Честно говоря, в последнее время он вообще какой–то странный. Это все, конечно, не его дело. Оно и понятно. Он всегда говорил, что пойдет домой. Кто же его за это винит? Но господин Фродо — он знает, что ему нужно отыскать эти самые Трещины Судьбы, и все тут. Если он, конечно, управится. Но он боится. Вот в чем дело–то! Ему просто страшно, и все тут. Тут вся его беда и есть. Он, конечно, как и мы все, прошел — так скажем — хорошую школу с тех пор, как ушел из дома, иначе он бы так испугался, что сразу бросил бы Кольцо в Реку и удрал. Начать — вот что самое страшное! Пойдем мы с ним или нет — этот вопрос его не беспокоит. Он знает, что пойдем. Это его и тревожит! Если он себя скрутит и решит идти, то он пойдет один, попомните мое слово! Мы еще с ним намаемся. Потому что он себя скрутит, не будь он Бэггинс.