Властелин колец
Шрифт:
– Работа будет закончена уже к вечеру, — возразил Ингольд. — Это последний участок, да и тот не главный, ибо за ним — земли наших друзей, роханцев. Здесь вряд ли будут бои. Но известно ли тебе что–нибудь о роханцах? Откликнутся ли они на наш призыв? Как тебе мнится?
– Роханцы придут, не сомневайтесь в этом. Но в последнее время им пришлось сражаться во многих битвах, да и дорога в Гондор небезопасна. Как, впрочем, и все дороги сегодня. Будьте бдительны! Если бы не Гэндальф, Провозвестник Бури, на вас вместо роханских всадников уже катилась бы через Анориэн волна вражьих полчищ. Впрочем, все еще впереди. Прощайте! Не предавайтесь дреме!
За воротами открывалась широкая полоса гондорских земель, лежавших между городом и Раммас Эхором [487] . Так жители Гондора именовали внешнюю стену, стоившую им немалых трудов и возведенную в ту смутную годину, когда Итилиэн оказался под Черной Тенью. Отходя от гор и снова к ним возвращаясь, стена, имевшая не менее десяти лиг в длину, заключала в полукольцо поля Пеленнора — красивые и плодородные пригороды, раскинувшиеся на длинных пологих склонах и террасах, что спускались
487
Синд. «большая стена + внешнее кольцо».
488
Синд. «горы (мн.ч. от Амон — «гора») королевских вод (ар- + – нен)».
489
Харлонд — синд. «юг + гавань».
Пригороды столицы утопали в зелени полей и садов, во дворах стояли крепкие пивоварни и амбары, хлева и загоны для овец, а с гор, блестя, бежали к Андуину несчетные ручьи. Но пастухи и земледельцы, обитавшие здесь, были не так уж многочисленны. Большая часть гондорцев жила на семи ярусах столицы, в высокогорных долинах провинции Лоссарнах [490] и на юге, в прекрасном Лебеннине, по берегам пяти быстрых рек. Там, между горами и морем, возделывало землю племя крепких, выносливых людей, считавшихся гондорцами, хотя в их жилах текла смешанная кровь. Среди них было много смуглых и коренастых силачей, что вели свое происхождение от давно забытого народа, селившегося в тени гор еще в Темные Годы, [491] до прихода королей. А еще дальше, в ленных владениях Гондора, близ Белфаласа [492] , у Моря, в замке Дол Амрот [493] , жил князь Имрахил [494] . У его народа, происходившего, как и сам князь, от весьма благородных предков, глаза были серые, как морская вода. Эти люди отличались высоким ростом и горделивой осанкой.
490
Лос- — синд. «снег». Происхождение корня–арнах неизвестно.
491
См. прим. к гл.2 ч.3 кн.2.
492
Синд. «побережье Бела».
493
Синд. «холм Амрота». Об Амроте см. гл.6 ч.2 кн.1.
494
Это имя взято из «языка Адунаи», т.е. «человеческого языка», бывшего в ходу у нуменорцев наряду с синдаринским. Значение имени неизвестно. Суффикс–хил, возможно, означает «потомок».
Пока Гэндальф с Пиппином приближались к городу, рассвело еще заметнее, и Пиппин, окончательно стряхнув сон, снова выглянул наружу. Слева, бледной дымкой заволакивая дальние восточные хребты, клубилось море тумана; справа вздымались гигантские горные вершины. С запада их цепь обрывалась в долину, резко и отвесно. Казалось, при сотворении мира Река, прорвавшись через заслоны, сама пробила себе дорогу и прорез'aла горную страну долиной, которой уготовано было стать полем сражений и раздоров. Впереди, замыкая Белые Горы, Эред Нимраис, вставала темная громада Миндоллуина [495] с белоснежной главой, прочерченной глубокими фиолетовыми складками ледников. На одном из отрогов, особенно далеко вытянувшемся в долину, стоял Укрепленный Город [496] , окруженный семью каменными стенами — такими старыми и могучими, что казалось, будто они высечены из самых костей земли, и не людьми, а великанами.
495
Синд. «башня + холм + синий».
496
Шиппи (с.100) пишет: «В некотором смысле всадники Рохана занимают центральное положение в Средьземелье. Кого бы они нам ни напоминали — англосаксов или готов, — они представляют культуру, которую Толкин знал лучше всего. По сравнению с ними Гондор — что–то вроде Рима или мифического Уэльса, того самого, что породил короля Коля, короля Артура и короля Лира».
Пока Пиппин дивился увиденному, стены города из тускло–серых превратились в белые и слегка зарозовели в лучах утренней зари. Из теней
Так на восходе солнца Гэндальф и Перегрин подъехали к Большим Воротам Гондора, и железные створки распахнулись перед ними.
– Митрандир! Митрандир! — кричали люди. — Поистине, близится буря!
– Буря уже здесь, — отвечал Гэндальф. — Я прилетел на ее крыльях. Дорогу! Я должен предстать перед вашим повелителем Дэнетором [497] , пока он еще Наместник. Чем бы ни кончилась война, Гондору, каким вы его знали, приходит конец. Дорогу!
Слыша его властный голос, люди отступали, не задавая больше вопросов, хотя с удивлением смотрели на хоббита, сидящего перед Гэндальфом, и на коня, который нес обоих, — жители Города почти не ездили верхом, и на улицах редко можно было встретить лошадь, не считая коней, принадлежавших гонцам Повелителя. Люди говорили друг другу:
497
Значение имени неизвестно. Шиппи (с. 128) пишет: «Толкин… создал в ВК два характера, обладающих особым подтекстом. Оба первоначально были на стороне добра, но соблазнились злом или подверглись его разъедающему влиянию, поэтому для нас легче легкого найти им соответствие в современном мире. Это Дэнетор и Саруман: оба они изображены с оттенком сатиры и отчасти напоминают современных политических деятелей».
– Не иначе как один из благородных скакунов роханского владыки! Значит, Рохирримы скоро придут к нам на помощь!
А Скадуфакс все так же гордо ступал по камням длинной извилистой улицы.
Минас Тирит располагался на семи выдолбленных в скале ярусах. Каждый из ярусов был окружен стеной, и в каждой стене были ворота, обращенные на разные стороны света. Большие Ворота Городской Стены смотрели на восток, ворота второго яруса — на юго–восток, третьего — на северо–восток, четвертого — опять на юго–восток и так до самого верха. Мощная дорога, поднимавшаяся к Цитадели, шла зигзагами, поворачивая то в одну, то в другую сторону. Каждый раз, проходя над Большими Воротами, она ныряла в сводчатый туннель, прорубленный в огромной скале, рассекавшей надвое все ярусы города, кроме первого. Скала эта была не чем иным, как выдававшимся далеко вперед ребром главного утеса. Каменная громада начиналась сразу за обширной площадью, на которую выходили Большие Ворота. Древние мастера с великим искусством и трудолюбием довершили то, что было создано природой. Скала прорез'aла город насквозь, напоминая форштевень гигантского корабля, и венчалась зубчатой стеной, с которой те, кто находился в Цитадели, могли, как матросы с вознесенного на гору корабля, озирать дальние подступы к Башне и с высоты семисот локтей наблюдать за тем, что делается у Ворот. Вход в Цитадель, как и главные Ворота, обращен был на восток, но прорублен не в стене, а прямо в камне. За ним начинался длинный пологий коридор, освещенный фонарями. Пройдя в эти последние, седьмые ворота, гость Башни ступал на камни Королевского Двора, на площадь Фонтана, и оказывался у подножия Белой Башни: высокая и прекрасная, высотой в пятьдесят саженей от основания до кончика шпиля, на тысячу локтей вздымала она знамя Наместников.
Это была воистину могучая крепость, — и, пока в ее стенах оставался хоть один человек, способный держать оружие, она могла противостоять целому полчищу врагов. Может, кому–нибудь из них и пришла бы в голову мысль обойти Город с тыла и, взобравшись по склону Миндоллуина, который у подножия был более пологим, подняться к узкой перемычке, соединявшей Сторожевую Скалу с Белой Горой. Но перемычка эта проходила на высоте пятого яруса и была перегорожена большими валами, обрывающимися в пропасть. На узком пространстве между валами темнели склепы и круглились купола усыпальниц, где покоились короли и властители прошлого, — то был особый, вечно молчаливый город между Башней и горой.
Чем больше смотрел Пиппин на огромный каменный город, тем больше удивлялся. Прежде он и вообразить не смог бы такого величия и блеска. Минас Тирит был не только мощнее и внушительнее Исенгарда, но и несравненно прекраснее. Многое, однако, указывало на то, что город приходит в упадок: ныне в нем насчитывалась едва ли половина от прежнего числа жителей, и вдвое больше людей могло бы жить здесь, не стесняя друг друга. По дороге Пиппин с Гэндальфом миновали много больших, но нежилых домов и дворов; над воротами и дверьми их вились древние буквы, причудливые и красивые. Пиппин догадывался, что эти письмена говорят о высокородных хозяевах, когда–то здесь живших, и провозглашают девизы древних родов. Но теперь дома были погружены в молчание. Ничьи шаги не отдавались в камне широких плит, ничьи голоса не звенели в просторных покоях, никто не выглядывал из дверей и пустых окон.
Наконец Скадуфакс переступил порог седьмого яруса и миновал темный коридор. Теплое солнце — то же, что светило сейчас там, за рекой, на полянах Итилиэна, по которым брели Сэм и Фродо, — озарило гладкие стены Цитадели, прочные колонны и высокий свод ворот с замковым камнем в виде головы, увенчанной короной. Гэндальф спешился — лошади в Цитадель не допускались, — и Скадуфакс, подчинившись ласковому слову хозяина, позволил себя увести.
У ворот стояли стражники, одетые в черное. На головах у них красовались необычные шлемы — очень высокие, плотно закрывающие щеки, с белыми чаячьими крыльями у висков. Шлемы сверкали серебром — они были из чистейшего мифрила и хранились в Минас Тирите со времен его славы. На черном облачении стражников было вышито белое дерево, усыпанное цветами, как снегом, а над деревом — серебряная корона в окружении лучащихся звезд. Это была одежда наследников Элендила. Теперь в Гондоре ее не носил никто, кроме Стражей Цитадели, охраняющих площадь Фонтана, где некогда цвело Белое Дерево.