Властелин наслаждений
Шрифт:
– Никто не сможет тебе помочь. – Сильные пальцы Годрика стиснули ее плечо – то ли для того чтобы успокоить, то ли чтобы напугать.
Девушка повернула голову. Боже милостивый, какой он большой! С помощью веревок и снабженных когтями перчаток Годрик вытащил ее из окна спальни, затем спустился по стене Уайтстоуна и миновал скалу, на которой стоял замок. Она никогда не встречала такой силы и выносливости.
Тяжелое дыхание вздымало широкую грудь Монтгомери, его бицепсы подергивались, словно все еще испытывая напряжение от спуска. Прежде Мейриона ни за
– Отпусти меня! – прохрипела она.
Ее руки оставались связанными за спиной, отведенные назад плечи выставляли напоказ прикрытую лишь тонкой тканью грудь. Никогда еще в своей жизни она не чувствовала себя столь беспомощной и столь уязвимой.
Стоя на коленях, Мейриона уткнулась лицом ему в пах, где резко выделялись обтянутые кожаными штанами крупные и жесткие формы его мужского естества, и тут злая мысль мелькнула у нее в голове. Наплевав на последствия, она крепко зажмурилась, чуть согнулась и изо всех сил ударила Годрика головой между ног, отчего он тут же охнул и согнулся, чем немного смягчил удар.
– Боже, за что!
Острое чувство удовлетворения от того, что она смогла хоть как-то противостоять его силе, пронзило Мейриону.
– Изверг. – Она с победным видом поднялась на ноги. Белая рубашка, хлопнув на ветру, обтянула ее фигуру. – Можешь меня похитить, связать, избить, но ты никогда меня не завоюешь.
Но едва она произнесла эти слова, чувство триумфа куда-то ушло. Ее ноги онемели от бедер до самых кончиков пальцев, и Мейриона упала на землю, прижав своим телом связанные запястья. Теперь она лежала перед ним распростертой, головой касаясь его больших черных сапог, а валежник и камни больно вонзались ей в спину.
Слезы унижения жгли Мейрионе глаза, и она моргнула, пытаясь сдержать слезы. Впрочем, она ли это? Мейриона, дочь Айуэрта, никогда не плакала. Никогда.
Годрик опустился на одно колено.
– Спокойно, леди! – добродушно прогудел он, словно Мейриона была жеребенком, которого нужно было приручить.
Самоуверенный наглец!
Желая плюнуть в это нахальное лицо, она попыталась встать, но острые иголки, мелкие, как крошечные капли дождя, тут же пронзили ее ноги.
Обхватив за талию, Годрик поднял Мейриону к себе на колени:
– В чем дело? Ты не ушиблась?
– Нет, у меня затекли ноги.
Мучительные уколы, словно укусы тысячи ос, пронизывали ее, Мейриона не могла ни пошевелиться, ни отодвинуться от него.
Чувство беспомощности сжало ей сердце. Она непроизвольно съежилась, сознавая, как, должно быть, Годрика забавляет ее беспомощность. Она могла бы вынести, если бы он бил ее, но оказаться предметом насмешек – это уж слишком.
Мейриона прикрыла глаза и стиснула челюсти, чтобы не заплакать. Она скорее умрет, нежели еще раз проявит перед этим человеком слабость.
Годрик потянулся к ее ногам:
– Давай я помогу.
– Сперва развяжи меня.
Монтгомери посадил ее к себе на колено, и Мейриона спиной прижалась к его груди. Руки Годрика с двух сторон легли на ее
Когда боль утихла, она вдруг осознала, что ее связанные руки касаются его. Боже милосердный! Неужели они касаются его именно там, где кожа штанов обтягивала мужское достоинство? Она не осмеливалась пошевелить пальцами. Пресвятые угодники, что сказал бы отец, если бы увидел ее сидящей на коленях у Годрика и ласкающей его выпирающий орган, в то время как он поглаживает ее бедра?
И все же она не могла не признать, что прикосновения его рук были весьма приятны. Ей следовало сопротивляться и не позволять прикасаться к ней, но разве не к Годрику Монтгомери она стремилась в течение долгих последних семи лет? Это был единственный мужчина, который когда-либо целовал ее.
Мозоли на его ладонях цеплялись за ее сорочку. Каким же она ощутит их прикосновение к коже? Грубым и внушающим страх? Возбуждающим? Мейриона отвернула лицо в сторону, чтобы не дать волю своим мыслям. Ее охватило раздражение на свое тело, которое так предательски реагировало на мужские прикосновения. Ее гнев стремительно таял, и она всячески старалась удержать его.
Йоркская династия повинна в насилии над ее матерью и в ее смерти, из-за йоркистов брошен в темницу отец, они повинны в тысяче бед, причиненных семье. Любой йоркист не мог не быть ее врагом.
Ладонь Годрика скользнула от бедер к коленям, и колючая боль исчезла. Долг повелевал сказать ему, что в его прикосновениях больше нет необходимости, но ведь в течение многих лет Мейриона мечтала именно об этом мужчине и ни о каком другом.
Она закрыла глаза и, прислонившись к нему, покорилась его рукам. Его прикосновение казалось долгожданным костром холодной зимой, а пальцы оставляли горящие следы на ее ногах и разжигали странное пламя внутри.
«Он чудовище, чудовище», – монотонно повторяла Мейриона, но тело предавало ее, и жар растекался у нее между ног.
– Прекрати!
Руки Годрика замерли.
Неловко, как рыба, оказавшаяся на палубе корабля, Мейриона соскользнула с его колен и упала на землю, ее роскошные волосы веером рассыпались по земле.
Монтгомери наклонился, сорвал пучок травы и растер его в пальцах. На одно невыносимое мгновение Мейриону охватило желание прижать исполосованное шрамами лицо к груди и расспросить этого человека, узнать правду о том, что же с ним произошло.
Выражение его лица было мрачным, но глаза полыхали голубым пламенем.
На мгновение в памяти Мейрионы возник голос матери: «Не подходи слишком близко к огню, моя сладкая. Он тебя обожжет».
Она напряглась.
– Не прикасайся ко мне!
– Но почему?
– Потому что я принадлежу другому.
Годрик дотронулся до ее ноги. Еще до того как его ладонь коснулась ее бедра, по коже прошел трепет предвкушения.
– Ты говоришь это мне или убеждаешь себя? Лицо Мейрионы вспыхнуло, и она отодвинула ногу.