Властелин знаков (Лексикон)
Шрифт:
Они встретились мне поздним вечером, после захода солнца — около дюжины вооруженных мужчин, расположившихся возле большого костра. Это были разбойники — быть может, те самые, что напали на нашу экспедицию. Страха я не чувствовал совсем — только любопытство. Мысль о том, что в диких азиатских землях одинокий путник — сам по себе товар, который можно с выгодой для себя продать, даже не приходила мне в голову. Почему-то, без всяких на то причин, мне казалось, что я много сильнее их всех. При виде незнакомца разбойники оживились. Некоторые встали и неторопливо, вразвалочку, двинулись мне навстречу, поглаживая рукояти пистолетов и сабель. Один, высокий и толстый, подошел вплотную. Я видел, как изменяется выражение его плоской, похожей на блин физиономии: сальная улыбка таяла, уступая место недоумению, а затем страху.
Тогда я совершил… нечто.Позднее я назвал это «проекция Знака» — наиболее точный из всех возможных терминов. Он вышел из моего глаза и завис в воздухе над разбойным становищем, пронзая все сущее жутким изумрудным сиянием. Мой несостоявшийся убийца так и замер в двух шагах с занесенным над головой клинком. К сожалению, я не представлял, что мне делать дальше: пользоваться сверхъестественными способностями я еще не умел. Поддерживать Знак в активном состоянии было сложно: это требовало значительных усилий. К счастью, ситуация разрешилась сама собой. Сабля выпала из руки толстого разбойника и воткнулась в землю, сам же он повалился на спину, словно бревно, — и остался недвижим. Проекция тяготила меня все больше; это было странное, доселе неведомое чувство — нечто среднее между усталостью физической и умственной. Наконец я не выдержал и моргнул; в тот же миг зеленый пламень угас. Кругом царила абсолютная тишина. Разбойники, все до единого, пали на колени, уткнувшись лицами в землю и демонстрируя склону ближайшей горы зады в разнообразной потертости штанах. Я нагнулся и пощупал пульс у покусившегося на меня. Толстяк был мертв, как полено; должно быть, с ним случился разрыв сердца от страха.
Двумя неделями позже я добрался до земель, отмеченных влиянием цивилизации. У меня была пара лошадей — заводная и под седлом, а также некоторое количество денег, полагаю, вдвойне неправедных — взятых у разбойничков… Ну, минус на минус в математике дает плюс, верно? Так что я не очень переживал по поводу их происхождения. К тому же разбойники с радостью пожертвовали бы последней рубахой, лишь бы избавиться от страшного гостя. Итак, передо мною лежал весь мир. Самым логичным было бы вернуться домой, в Петербург — но… Господина Осокина более не существовало — хотя сам он только начал догадываться об этом. Знание прорастало во мне, словно плесень на корке хлеба — тоненькими, незаметными ниточками… Иногда я просыпался среди ночи в холодном поту или хохоча во все горло от счастья; случайные попутчики, должно быть, считали меня одержимым — но мне было все равно. Я чувствовал себя богом во младенчестве, ребенком, с радостной улыбкой зажигающим на небосводе новые сверкающие точки. Нет, я не демонстрировал свои умения — хотя временами воздержание становилось просто невыносимым; но жадно постигал каждую крупицу открывшейся мне истины. Я жаждал еще и еще, словно запойный пьяница; и вот настал миг, когда чаша показала дно. Но это меня не смутило. К тому времени я уже знал: сила Знака — лишь малая часть того, что дремлет где-то на западе. И все яснее становилась моя собственная роль в этой великой мистерии.
Я отбросил прошлую жизнь, как змея избавляется от старой шкуры. Таким образом родился Озорник — можешь смеяться, но это прозвище отражает мою суть вернее любого из возможных имен. Озорство как стиль жизни и способ познания — почему бы нет? В один прекрасный день я пересек границу Империи. Поезд мчал меня в Гейдельберг: именно там, в одном из старейших научных центров Европы, я решил начать свои изыскания.
Узнав о прибытии француза, Мюррей был наполовину готов к тому, что его и впрямь поднимут среди ночи, но мальчишка-посыльный от Фальконе так и не появился. Джек без помех завершил утренний туалет, проглотил скудный холостяцкий завтрак — яйцо, сваренное в мешочек, и тост с джемом, сопроводил все это чашкой чая и отправился в редакцию. За работой время пролетело незаметно: бросив взгляд в окно, журналист с некоторым удивлением отметил, что уже вечереет.
Погода выдалась на редкость скверной. Из низких туч сеялся мокрый снег, превращаясь в слякоть,
— А, Том, здравствуйте! — поприветствовал его журналист, досадуя про себя на эту встречу: Финкелстайн отличался редкостным занудством.
Робкая надежда на занятость нотариуса тут же растаяла: пухленький человечек, возбужденно размахивая тростью, пересек улицу.
— Господи, Джек, как я рад вас видеть! Послушайте, вы мне просто не поверите, но я откопал такое…
— Ради бога, Томми, только не на улице! — перебил его журналист. — Давайте зайдем куда-нибудь, что ли… — Мюррей огляделся. — Да вот хоть в кондитерскую!
— Отлично! — заявил Финкелстайн. — С детства обожаю такие местечки. Скажите, Джек, могу я говорить с вами не как с журналистом, а как с братом по… — пальцы Тома сложились в приветственном знаке вольных каменщиков.
— Да, разумеется. — Мюррей заинтересованно взглянул на собеседника. — Если это касается Братства, я буду нем как рыба!
— Я чертовски рад, что встретил вас; сказать по совести, просто не представляю, что с этим делать дальше. — Финкелстайн порылся в кожаном бюваре и достал пожелтелый конверт. — Вы, может быть, слышали краем уха о скоропостижной кончине полковника Мэтью Фокса…
— Да вы шутите! — пораженно воскликнул Мюррей. — Я ведь как раз занимаюсь этим делом!
— Ага, значит, вы в курсе событий. Нашей юридической конторе выпало заниматься бумагами покойного; и среди прочего я наткнулся вот на это…
Джек взял из рук нотариуса конверт. Ни подписи, ни даты; но с обратной стороны была сломанная сургучная печать с изображением заключенного в треугольник глаза.
— Я бы не обратил на него внимания, если бы не Всевидящее Око. Увидав знакомый символ, я, естественно, полюбопытствовал — и… Читайте, читайте!
Внутри конверта лежал лист плотной бумаги. Джек развернул его.
«Моему сыну» —гласило заглавие.
«Любезный сэр!
Если ты читаешь это послание, значит, пришел мой черед отправиться в последнее странствие. За свою долгую жизнь я объездил весь мир и могу сказать: немного найдется на свете людей, побывавших в столь отдаленных друг от друга краях. Однако ж виной тому вовсе не страсть к охоте и не жажда новых открытий, как полагали многие: самою судьбой я был призван исполнить величайшую миссию, плодами которой наши потомки будут наслаждаться еще не одно столетие. Хотя труды мои завершены и вознаграждение получено сполна, я все чаще ловлю себя на мысли о некой несправедливости — ибо достигнув всего, к чему стремился, я не могу поведать о том без страха подвергнуть опасности этот мир — мир, который, говоря начистоту, мною же и был создан.
Нет, я не сошел с ума и не возомнил себя Господом. Будь уверен — эти строки я пишу в здравом уме и твердой памяти; просто предмет, о котором я толкую, лежит вне пределов человеческого понимания. Как тебе должно быть известно с моих же слов, в молодые годы я немало попутешествовал по странам Востока. Я не нарушу данной мною присяги, если признаю, что миссии эти далеко не всегда носили дипломатический характер; тем не менее моя деятельность была всецело направлена на благо нашей страны. Представь себе мир, в котором Франция, Германия, Нидерланды, Бельгия, Чехия и Испания с Португалией не являются штатами великой Империи, а представляют собою отдельные государства. Представь себе Альбион, который тоже является отдельной страной — хотя и обладающей несомненным влиянием и многочисленными колониями. Представь также, если хватит на то воображения, земли Нового Света, не слишком отличающиеся от равнин дикой Азии — и населенные потомками каторжников и авантюристов, имевших наглость декларировать независимость этого края. Представь все это — и ты получишь представление о том мире, в котором я родился и вырос.