Влюбись в меня себе назло
Шрифт:
На меня снова вдруг навалилось горькое разочарование, почувствовала себя несправедливо загнанной в угол. Ну вот, буду опять оправдываться, как списанный паровоз, доказывать свою правоту. Всё повторяется. Хоть бейся головой о стену - ничего не изменишь! Он не верит тебе и никогда не поверит. Слово сестры главнее твоего - так будет всегда. Да, я и не хочу соперничать. Бессмысленно.
Оставь их разбираться между собой, приказала себе, сжав зубы, лучше уйти от них в сторону навсегда, как уже намечала сделать
Я грустно посмотрела в глаза Лёхи и закивала утвердительно головой. Скорее, своим мыслям, чем ему.
– Я пойду, - печально вздохнув, произнесла твёрдо.
– А вы поговорите по душам. Ты, Заринка, скажи брату то, что сказала мне. Надеюсь, вы услышите друг друга и пойдёте навстречу. Мой совет: выброси ненависть из сердца!
Я уже приготовилась выйти, как резкий голос Лёхи остановил меня:
– Мне кажется, нет в этом смысла. Она не скажет правду! - Помолчал немного и добавил: - Я слышал окончание вашего разговора за дверью... Заринка нашу семью ненавидит... Я и раньше чувствовал это. И хоть разорвись или тресни, ничего я, наверное, не смогу с этим поделать!
Он мрачно посмотрел на насупившуюся на кровати девушку. Мне его ужасно жалко стало.
– Скажи, разве наша с отцом вина в том, что твоя мать скрыла от тебя наше родство и не дала нам общаться?
– Да, пошли вы все!
– психанула вдруг Заринка.
Лицо её пошло пятнами и некрасиво сморщилось, глаза сузились до щёлочек. Соскочив с кровати, стала наступать на Крылосова, совсем забыв о ране.
– Мотайте отсюда, сгиньте с моих глаз долой!
– завопила во всё горло.
– А от ходатайства вашего я откажусь!
– Не получится!
– хитро усмехнулся Лёха и спокойно добавил: - Будешь нести уголовную ответственность за заблуждение суда.
– А потом пригрозил сурово: - Вдобавок Женя напишет на тебя жалобу в прокуратуру за клевету. Ответишь по полной, как миленькая! Попробуй только отказаться!.. Знай, а я через телевидение и газету весь город подниму за Клепикова против тебя!
Заринка в бессильном гневе сжала кулаки. Брови её сдвинулись к переносице. Она чуть было не ударила парня. Тем не менее вместо очередного крика изо рта у неё вырвалось жалко-капризное:
– Ты, как брат, должен стоять за меня горой, а не за кого-то чужого!
На что Лёха невесело произнёс:
– Я буду стоять за тебя, если ты научишься считаться с другими людьми. Но это, похоже, навряд ли произойдёт! В тебе слишком много злости и эгоизма!
– Ну и убирайся прочь!
– взвизгнула опять Заринка.
– И не приходи ко мне больше!
Парень осуждающе покачал головой, переплёл свои пальцы с моими и сказал спокойно:
– Я приду, когда ты перестанешь злиться и захочешь нормально, без притворства поговорить. Пойдём, Женя!
И потянул меня за собой
У меня отчего-то стало нехорошо на душе. Возможно, потому что повела себя непоследовательно. Собиралась подружиться с сестрой Лёхи, а вместо этого поссорилась ещё больше. Хотя я старалась и первой не нападала - это могло меня успокоить. Но не успокаивало.
Грустно, что брат с сестрой не могут найти общего языка. А главное - ненависть Заринки ни на чём не основана, придуманная какая-то. Неужели она это не понимает?
Мы молча вышли на улицу и, не сговариваясь, направились не к автобусной остановке, а к протоптанной через пустырь с одинокими деревцами дорожке, ведущей в коллективный сад, через который можно пройти прямо к нашим домам. Тропа была не узкой, мы пошли по ней вдвоём, по-прежнему с переплетёнными пальцами.
– Как же с ней помириться?
– вдруг вырвалось у меня.
– Я правда не хотела тебе навредить, Алёша. Слово "ничтожество" у меня вырвалось как-то само собой, когда она стала смеяться над Клепиковым.
Голос мой был наполнен унынием. Крылосов не откликнулся. Он шёл рядом и хмуро о чём-то думал.
– Ты, наверное, мне не веришь?
– снова попыталась я сломать молчание.
– Хорошо, можешь не верить, а верить Заринке. Тебе надо вернуться и помириться с ней.
Во мне непроизвольно взыграла обида за то, что не реагировал на мои слова. И я резко вырвала руку. Парень, словно очнувшись, остановил меня, схватив крепко за плечи, и внимательно посмотрел мне в глаза. Я тоже на него уставилась. В его карих омутах плескалась боль. Но заговорил Лёха довольно бодрым тоном:
– Я верю тебе, глупышка, и всегда буду верить. Потому что уже знаю о лживости и умении притворяться моей сестрицы, знаю хорошо и твою правдивость. И пусть весь мир будет утверждать обратное, я всё равно буду верить тебе. Потому что люблю тебя. Потому что однажды уже был ослом.
С шаловливой улыбкой он лизнул меня в нос.
– Лучше я буду твоей собачкой. Всегда предан и рядом.
– Нет уж!
– засмеялась я облегчённо, снова почувствовав тесную связь с ним.
– Никаких животных, ни домашних, ни диких! Будь самим собой!
– И это кем же?
– озорно сверкнул глазами.
– Занозистым чуваком или ехидным свинтусом?
Я звонко рассмеялась и отрицательно замотала головой.
– Нет же, нет! Ехидиной останусь я. А ты будешь по-прежнему весёлым и неунывающим поборником правды и справедливости. Не Чацким, конечно, он всех ругал без разбору. А журналистом-оптимистом! Будешь "трое суток шагать, трое суток не спать ради нескольких строчек в газете".
Плутоватая медленная улыбка осветила лицо парня.
– Откуда ты знаешь эту старую песню?