Влюбленные безумны
Шрифт:
Александра поехала одна, на следующий день. Дорога была чрезвычайно утомительной, беременность оказалась состоянием, причиняющим определенные неудобства даже такой здоровой женщине, как она.
В усадьбе Соболинских повсюду толпились люди. Кроме знакомых Александре помещиков, ближних и дальних соседей, у дома и в саду кружили похожие на стаю ворон старушки в черных одеяниях, со скорбными лицами, попы, юродивые, приживалки, которых у покойной Федосьи Ивановны было великое множество, и еще бог знает кто.
– Пожалуйте, барыня, сюда, –
– Скажи Сергею Михайловичу, что приехала графиня Ланина.
– Барина нет, в город уехали. Насчет похорон хлопочут.
– Что ж все эти люди даром приехали? – кивнула Александра на выходившую на крыльцо вместе со своей младшей дочерью помещицу Залесскую.
– Как же так: даром? Барыня принимают, – с почтением сказал мужик.
– Барыня? Какая барыня? – удивилась она.
– Как какая? – даже как и с обидой спросил мужик. – Наша барыня, Катерина Григорьевна.
– Она разве здесь?!
– Уж с неделю, как здесь.
«Что же касается моей души, то она все эти дни была с тобой, в Иванцовке…» Она вдруг почувствовала себя плохо.
– Так прикажите доложить?
– Раз Екатерина Григорьевна принимает… Доложи, – решилась она. – Графиня Ланина Александра Васильевна.
Едва кивнув Залесской, тут же рассыпавшейся в комплиментах, Александра прошла в дом.
– Ваше сиятельство, – обратился к ней давешний мужик. – Барыня сказала отвести вас в кабинет. Они сейчас будут. Обождите малость.
Она сначала, было, оскорбилась. Какая-то жена камергера, женщина незнатного происхождения, велит графине Ланиной, статс-даме ее высочества, ожидать ее в кабинете! Большего унижение и неуважения трудно себе вообразить! Но потом Александра решила испить эту чашу до дна. Она прошла в кабинет и присела на оттоманку, в ожидании хозяйки. Судя по всему, это было прибежище Сержа. Здесь повсюду лежали книги, которые он читал, валялись принадлежащие ему изящные безделушки, трубки, перчатки, начатые письма. Александра, с ее необыкновенно обострившимся теперь обонянием, почти задыхалась от запаха его духов и табака. Голова у нее закружилась.
Вдруг она услышала, как скрипнула дверь, и подняла голову: в кабинет вошла Екатерина Григорьевна. Госпожа Соболинская была в трауре, который шел ей гораздо больше открытого бального платья. Александра взяла себя в руки, встала и твердо посмотрела Кэтти в глаза. Она готова была принять бой.
– Признаюсь, я сначала подумала, что ослышалась, – взволнованно сказала Екатерина Григорьевна. – Я была в числе тех, кто нанес визит вашему супругу, принося свои соболезнования по случаю вашей внезапной кончины. Он, правда, меня не принял, но графиня Елена Алексеевна приняла. Таким образом, никто из ваших родственников не опровергнул этого. И вот я вижу вас здесь, живой и здоровой!
– Сожалею, что так вас разочаровала. Разве ваш муж не сказал вам, что я жива? Главным образом, благодаря ему.
– Вот об этом я
Они сели, и какое-то время обе молчали, не зная, с чего начать этот крайне неприятный разговор.
– Вы, верно, приехали, чтобы увидеть его, – сказала, наконец, Кэтти.
– Я приехала, чтобы выразить мои соболезнования.
– Да перестаньте же, графиня! Я ничего не знаю наверняка, но я, кажется, теперь начинаю догадываться! Что он вам сказал?
– Когда именно? – насмешливо спросила она.
– Я понимаю: вы не хотите со мной объясняться. Это ведь ниже вашего достоинства! О! Что такое вы, и что такое я? Блестящая красавица, светская львица, статс-дама цесаревны и фаворитка государя, – вот что такое вы! И я – купеческая дочь, принятая в свете из милости, неловка и собой нехороша. Но теперь вы, графиня, оказались в затруднительном положении, и я этим воспользуюсь.
– Ваш муж говорил мне, что вы неразборчивы в средствах.
– Он мог наговорить вам все что угодно. Мой муж умеет обращаться с дамами, до замужества я потеряла счет его любовницам, но теперь я не потерплю ни одной, – резко сказала Екатерина Григорьевна. – Я расскажу вам, графиня, как обстоят дела на самом деле, потому что уверена: вы этого не знаете. В начале мая мой муж получил письмо от своей тетушки, которая, будучи тяжело больной, призывала его к себе. У меня есть это письмо. Я могу вам его показать, – Екатерина Григорьевна привстала.
– Не утруждайте себя, не ищите его. Допустим, я верю, что это письмо было.
– Оно было. Поэтому решение уехать было принято моим мужем еще до бала, на котором вы… На котором он…
– Не утруждайте себя подробностями, – повторила она. – Я вижу, они вам неприятны.
– Когда на следующий же день после бала мой муж уехал к тетушке, я сочла это в порядке вещей. Меня же не отпустили ехать с ним неотложные дела. У меня большое хозяйство, за которым нужен глаз да глаз. Сергей Михайлович является частью этого хозяйства, потому я каждую неделю требую от него отчета о состоянии его дел. За все это время я получила от него три письма. Я могу вам их показать, – Екатерина Григорьевна опять привстала.
– Сожалею, но я не могу ответить вам такой же любезностью. Я не покажу вам письма вашего мужа ко мне.
– А они у вас есть? – жадно спросила Екатерина Григорьевна.
«Что же касается моей души, то она с тобой, в обожаемой тобой Иванцовке… Отрази ее как-нибудь… Солнечным зайчиком на поверхности воды… облачком в небе…» Ей хотелось плакать.
– Дней десять назад я получила от мужа письмо, в котором он сообщил, что Федосью Ивановну разбил удар и с минуты на минуту надо ждать худшего, – не дождавшись от нее ответа, продолжила Екатерина Григорьевна. – В конце письма он попросил меня приехать, чтобы я помогла ему с похоронами и поддержала его в эту трудную для него минуту.