Влюбленные из Хоарезма
Шрифт:
Конан нахмурился и привстал на крыше, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь в неверном свете убывающей луны. Желтый огонек лампадки снова вспыхнул и снова погас. Это могло означать только одно: его закрывала чья-то тень. Как и накануне, Конан бесшумно соскользнул с крыши и широкими, стелющимися прыжками пересек открытое пространство между деревьями. Припав к стене внутреннего двора, Конан услышал голоса.
В следующий миг воры уже выходили из дверей, и киммериец не успел подготовиться, как следует.
Прыгнув на того, который оказался ближе, ун-баши одним движением повалил его и сел сверху
После чего резким рывком вывернул ему голову, сломав шею. Второй вор тем временем, не дожидаясь, пока его постигнет участь товарища, бросился бежать. Конан обернулся — и увидел у беглеца зажатый в руке пергамент.
С рычанием разъяренного тигра киммериец бросился вдогонку. Но то ли вор очень хотел жить, то ли хорошо бегал, потому что Конан почти сразу потерял его из виду. Но зная, что бежать здесь можно только в сторону дороги на Хоарезм, кинулся ему наперерез.
Настиг он его только у самого оврага, за масленичной рощей. А на краю этой рощи, в густой кроне масленичного дерева, скрытый листвой и непроглядной тьмой убывающей луны, сидел, замерев, Ягинар, прозванный за битву в Холодном ущелье Бесстрашным.
Посылая его вслед за двумя опытнейшими ворами, Мардуф рассчитывал если не избавиться от них, заполучив свиток, то хотя бы проследить их судьбу.
И вот, сидя в ветвях, как в огромном плетеном кресле, Ягинар мог со всей отчетливостью видеть, как расправился варвар с двумя незадачливыми похитителями свитка. Поистине, пока этот ун-баши находится поблизости, свиток остается вне досягаемости воров, даже самых изощренных!
Ягинар готов был себе локти кусать от злости. Владыка Мардуф уже третью ночь подряд призывал его к себе под утро и мягко спрашивал, когда он, наконец, увидит свиток. И каждый раз голос государя звучал все мягче и ласковее, и если военачальник Ягинар не принесет своему повелителю добрых вестей и в этот вечер, тень Ягинара укоротится задолго до наступления полудня.
И разве не пытался Ягинар поймать варвара в городе, после попойки и дебоша? Едва его шпионы донесли, что пять человек из отряда с Конаном во главе заперлись в «Трех Негодяях», Ягинар помчался с этой вестью к владыке. Мардуф разрешил попытаться взять подвыпивших наемников, только велел послать не десять человек, как собирался Ягинар, а пятнадцать. Из этих пятнадцати вернулись только пятеро, причем изрядно ощипанные, а отряд киммерийца меж тем не потерял ни перышка!
Ягинару в тот день крепко досталось от сатрапа Хоарезма. Он валялся у Мардуфа в ногах, вымаливая прощение, потому что знал: это единственный способ разжалобить каменное сердце наместника. Он клялся и обещал, что либо достанет свиток, либо уберет с дороги киммерийца, и государь отпустил его. Но правду сказать, Ягинар ни в малой степени не представлял, что же теперь делать.
И вот, глядя с высоких ветвей на варвара, который, что-то насвистывая себе под нос, прятал под мостом в овраге сначала один труп, затем второй, военачальник с тоской думал, что это были последние воры из лучших, что осталось только жулье, не способное отнять и кусок халвы у младенца, куда их выпускать против этой помеси быка и тигра!
Тем временем Конан забросал лозой трупы и вернулся к дому — но не забрался на крышу казармы,
Торопясь спрыгнуть, пока варвар занят чтением свитка, Ягинар белкой скользнул вниз по стволу. Не обращая внимание на то, что у него ободраны руки и вся одежда в соке и смоле, военачальник осторожными, тихими шагами принялся отступать в сторону своей лошади, привязанной в роще со стороны деревенской дороги. Пройдя так, пятясь и оглядываясь, он вдруг услышал в роще шум, какой не под силу было бы произвести и медведю — кто-то с треском и бранью ломился сквозь кусты. Ягинар замер, застыв на одной ноге.
Треск и сопение слышались все ближе, в кустах мелькнула грузная светлая тень. Ягинар вгляделся в ночной сумрак и вдруг устремился навстречу позднему прохожему, так странно решившему сократить свой путь от озера до усадьбы.
— Ты, кажется, заблудился, почтенный Бахрам!— крикнул военачальник Мардуфа еще издали.— Позволь мне подойти и помочь тебе!
Астролог, сопя и бранясь, тщетно пытался выпутать бахрому своего нарядного шелкового пояса из колючек ежевики. Ягинар подошел и, заставив Бахрама снять пояс и оттеснив старика, высвободил изрядно пострадавший кушак.
— Мой доблестный Ягинар!— воскликнул Бахрам, не скрывая своего удивления.— Что ты делаешь здесь в столь поздний час, о, начальник дворцовой стражи?
— Это, скорее, я должен спросить у тебя, почтенный Бахрам, почему ты бродишь в темноте среди пней и колючек? Ибо в твоем возрасте, мудрейший мой друг, ночные прогулки могут обернуться любой хворью… или еще чем похуже. Но я вижу, ты расстроен? Что же заставило тебя выйти ночью из дома и бродить вокруг озера, словно душа грешника, не нашедшая пристанища на Серых Равнинах?
Бахрам сокрушенно махнул рукой:
— Не спрашивай, любезнейший Ягинар! Огорчения мои бесконечны, а думы тяжелы… Но ты все же не ответил на мой вопрос. Ибо то, что я, мучимый бессонницей, брожу вокруг собственного дома, еще понятно; но мне не верится, что даже самая жестокая бессонница может выгнать тебя столь далеко — ведь дом твой, насколько мне известно, находится в Хоарезме, в добром часе езды отсюда! Уж не одолела ли тебя лунная болезнь, о, доблестный воин? Если так, у меня есть прекрасное средство — красное барахтанское, горячее и нежное, как молодая девушка, оно, несомненно, облегчит твой недуг! — Последние слова были сказаны не без ехидства, ибо кому, как не придворному астрологу, было знать, что приступы этой ужасной болезни не одолевают при ущербной луне.
— Нет, недуги не терзают меня, любезнейший Бахрам,— с тонкой улыбкой, означавшей, что намек астролога услышан и понят, ответил Ягинар.— И я бы с радостью принял твое приглашение, если бы не находился здесь по долгу службы. Уже которую ночь я и мои люди охраняем покой собравшихся здесь мудрейших провидцев Турана.
Бахрам изобразил на лице крайнее изумление:
— Но ведь отряд воинов Повелителя Илдиза и так охраняет наш покой! Или владыке Мардуфу известно о каких-либо кознях, кои замышляют наши враги?