Влюбленные мошенники
Шрифт:
Ей вспомнился Ай-Ю, китаец, служивший у Генри, которого она знала ровно столько же, сколько и самого Генри – шесть лет. Грейс попыталась представить себе Ай-Ю здесь, в Китайском квартале Сан-Франциско, но это было невозможно: Ай-Ю с его бесконечным запасом псевдоконфуцианских [28] изречений и поразительным умением уязвлять самолюбие Генри своей подчеркнутой почтительностью мог существовать только в Поместье «Ивовый пруд».
Рубен крепко взял ее за руку. Она улыбнулась ему, думая о том, как забавно гулять по Китайскому кварталу,
28
То есть приписываемых Конфуцию (551-479 гг. до новой эры), великому древнекитайскому мудрецу, учение которого до сих пользуется влиянием в Китае и во всем мире.
Они попали в тупик и повернули назад, минуя бесчисленные переулки, темные и унылые даже под полуденным солнцем. Как легко заблудиться в лабиринте этих узких, одинаково грязных улочек! Вывеска на кирпичном здании, мимо которого они проходили, по-английски и, надо полагать, по-китайски возвещала о том, что это аллея Сент-Луис. Потянув Рубена за руку, Грейс заставила его остановиться.
– Смотри, – сказала она, – вот еще одна кумирня.
Ей хотелось подойти поближе, но Рубен потянул ее назад. Она удивленно оглянулась.
– Я наслышан об этом месте, – мрачно проговорил он. – Это аллея Сент-Луис. Знаешь, что находится под этим храмом?
Грейс отрицательно покачала головой.
– Подземный загон для «живого товара». Они называют его Опочивальней Королевы. Сюда китайские контрабандисты привозят девушек, доставленных морем. Здесь их продают.
– Не может быть!
– Может. Перед началом торгов их раздевают, чтобы покупатели знали, за что выкладывают деньги. Иногда их избивают, иногда клеймят каленым железом. Правда, до смертельного исхода дело почти никогда не доходит: никто не хочет лишиться ценного товара.
Грейс круто развернулась и пошла прочь, крепко обхватив себя руками. Pyбен вскоре догнал ее и заставил повернуть назад, так как она опять, сама того не сознавая, направилась в тупик. На Дюпон-стрит он взял ее под руку и вынудил немного замедлить шаг; несколько минут они шли в полном молчании.
– Откуда тебе известны такие вещи? – внезапно взорвалась она.
Легче было превратить ужас в гнев и обрушить его на кого-нибудь, чем сдерживать внутри.
– Откуда люди узнают о подобных чудовищных вещах?
– Я мужчина, – отмахнулся Рубен. – Это мужское дело – знать подобные вещи.
Грейс презрительно фыркнула и снова отняла у него руку.
– Это мужское дело – интересоваться развратом, пороком и жестокостью?
– Я человек светский, Грейс. Я должен знать, что творится на белом свете.
Стало ясно, что серьезного ответа на свой вопрос она не добьется. И вообще ее гнев начал остывать. Не имело смысла сердиться на Рубена за то, что на свете существует зло.
– Когда-то я жалела, что не родилась мужчиной, – сказала она уже более спокойным тоном, вновь взяв его под руку. –
Он взглянул на нее с любопытством.
– Почему?
– Мужчинам все в жизни дается куда проще. Ну, может, не проще, – уточнила Грейс, – но по крайней мере у мужчин более интересная жизнь.
– Да неужели?
– Мне нравилось быть сестрой Августиной, потому что я могла действовать самостоятельно. И еще мне нравилось дурачить людей, дергать их за ниточки. Ведь это уже близко к мужской сущности, разве нет?
Рубен лишь улыбнулся в ответ.
– А мужчины ко мне не приставали и обращались со мной почтительно. Большинство мужчин, – многозначительно добавила Грейс. – Ты бы поверил, что я монахиня, если бы не увидел пистолет?
– Да, наверное. Но я все равно пригласил бы тебя поужинать со мной.
– Правда? А почему?
Он остановился и пристально заглянул ей в глаза, словно удивляясь ее несообразительности. – Потому что ты чертовски хороша собой, Гусси. Грейс снова фыркнула и отвернулась. Щеки у нее вспыхнули, она поняла, что опять краснеет, и мысленно обругала себя. – Давай зайдем сюда, – ни с того ни с сего предложила она и потянула его за собой в распахнутые двери заведения, за которыми виднелся короткий коридор, ведущий в зал с длинным игорным столом посредине.
Вокруг стола толпились возбужденные игроки. Щелканье игральных костей можно было расслышать даже с улицы.
– Погоди, Грейс! Ты не можешь туда войти.
– Это почему же? – Тебя не пустят. – Но почему?
– Ну, во-первых, азартные игры в Китайском квартале запрещены законом, и они запросто могут заподозрить, что мы полицейские. А если и нет, все равно мы «фан квей», белые дьяволы, приносящие беду.
– Не валяй дурака, они нас не прогонят. В Китайском квартале все только и делают, что играют в азартные игры.
Рубен пожал плечами.
– Ну ладно, только ты иди первая. Грейс взглянула на него с подозрением.
– Иди-иди, не останавливайся.
– Разве ты не пойдешь со мной?
Она опять оглянулась на дверь, возле которой сидел на табурете вполне безобидный на вид китаец: седобородый, сутулый, он сонно моргал и пожевывал незажженную сигару.
– Нет, ты иди вперед. Не бойся, ничего с тобой не случится.
Грейс поняла, что он бросает ей вызов, и даже мельком удивилась, откуда ему известно, что это самый верный способ толкнуть ее на безрассудство.
– Ладно, я иду.
Она повернулась кругом и решительным шагом направилась к дверям. Молниеносным движением престарелый страж вскинул руку и дернул за укрепленную на крюке у него над головой веревку, которой Грейс прежде не заметила. Она услыхала громкий стук и подскочила на месте от испуга, когда в дальнем конце коридора захлопнулась внутренняя дверь, приведенная в действие невидимой пружиной. Приглушенный гул возмущенных голосов раздался из-за закрывшейся двери.
Грейс бросилась наутек, схватила Рубена за руку и бегом потащила его прочь от игорного заведения. Сердце у нее стучало, как молот, но, оглянувшись в панике через плечо, она убедилась, что никто их не преследует, и почувствовала себя законченной идиоткой. Да еще пришлось чуть ли не полквартала выслушивать несносные насмешки Рубена.