Влюблённый домовой
Шрифт:
Будто и не было вчерашнего вечера, будто и не было объятий и вновь крепнущей связи. И тихого признания: «Без тебя не просто одиноко, пусто».
Павел меряет комнату шагами: от одной стены до другой, от ёлки в уголке, до балконной двери и стола и так вновь и вновь.
День прошёл в приготовлении к пресловутому свиданию. У Павла Лина спросила только про платье и больше к нему не обращалась. Будто забыла о его существовании.
Перед глазами Павла до сих пор стоит её лицо: отстранённое, равнодушное, будто налепленная
«Поводок!» — вспыхнувшая в голове мысль заставляет Павла замереть на месте.
Он так и не посмотрел их проблему в книгах, но сейчас даже и не думает об этом, всё равно даже не понятно в какой из них искать нужное. Да и есть ли там… это самое нужное. А Лина ушла ко Льву и…
«Ты просто ревнуешь».
Павел мотает головой, отгоняя от себя мысли и пытаясь сосредоточиться. Только холодок внутри становится всё сильнее.
— Ты не должен, — бормочет вслух Павел, не боясь быть услышанным, и косится сначала на ведущий в коридор проём, а затем на ящик, где скрывается амулет.
— Ты не сможешь, — поправляет он себя, но всё-таки открывает верхний ящик, где среди ручек и нескольких блокнотов лежит то, что ему нужно.
Костяной кругляшок на шнурке больно жалит пальцы, когда Павел пытается коснуться его. Ведь только с помощью амулета есть надежда выйти за порог.
Новое прикосновение к амулету оканчивается ещё одной вспышкой боли и Павел снова отдёргивает руку. На коже, словно крапивница, растекаются красные точки.
Прикрыв глаза и сжав пострадавшую руку в кулак, Павел обращается внутрь себя и, глядя на то, как прямо на глазах бледнеет их с Линой связь, решается.
Шнурок причиняет не такую боль, как сам амулет, будто по нему приходят лишь отголоски не желающей подчиняться ему силы.
— Прости, но мне нужно выйти, хоть ты и считаешь, что мой удел это эти стены. Я хочу убедиться, что с Линой всё в порядке, что ей ничего не угрожает. Но для этого мне нужно выйти за порог. Ты понимаешь, кусок ты кости этакий?
Шумно выдохнув, Павел надевает амулет, опуская его за ворот тонкого джемпера цвета кофе. Стоит костяному кругляшу коснуться кожи и тело сводит болью, так что дыхание перехватывает и Павел сгибается, хватаясь за грудь и опираясь на стол.
«Мне нужно убедиться, — повторяет он мысленно, хватая ртом воздух, будто амулет разумный и может его понять. — Я не буду докучать, если у неё всё хорошо и отступлю. Обещаю».
Боль отступает. Она не уходит полностью, но становится вполне терпимой, будто амулет действительно понял и убавил мощности. Дыхание восстанавливается и вот уже Павел может стоять без поддержки стола.
— Спасибо, — шепчет он в пустоту.
В следующий раз он замирает на пороге. Всего-то и нужно, распахнуть дверь и сделать шаг. Однако… Мысли о том, что может не получиться, что стена может снова встать
Будто подстёгивая, грудь снова опаляет яркой вспышкой боли, и Павел решается, открывая дверь и делая шаг через порог.
На этот раз никакой стены на его пути не появляется.
Глава 9
Павел цепляется за связывающую их с Линой нить, чтобы найти дорогу. В груди жжёт болью амулет, а в солнечном сплетении разрастается холод, тот самый, что словно шепчет: «Поторопись, иначе рискуешь лишиться связи». И он торопится, переходя на бег.
Ему везёт, и Лев не увозит Лину слишком уж далеко. Павел находит их через каких-то двадцать минут в застеклённом павильоне при кафе, в уголочке, отгороженном ширмой — уютном и интимном.
Лина, в том самом платье, что они выбрали, сидит, улыбаясь и о чём-то разговаривая со Львом, и по тому, как истончилась их ниточка связи, Павел понимает — сейчас она его не услышит. По тому, как улыбается Лев, глядя прямо на него, Павел понимает и другое. Лев его не только видит, но и знает что происходит.
Руки как-то сами собой сжимаются в кулаки и вспыхнувшая в груди злость готова составить конкуренцию той первой боли, что принёс ему амулет.
— Отпусти её, — требует Павел, бросая быстрый взгляд на Лину. Та сидит, неспешно доедая тирамису и будто бы вообще ничего не замечая вокруг. О себе Павел не думает, его она ни видеть, ни слышать не может, а вот отвлеченность Льва, его заинтересованность пустотой и довольную, высокомерную, будто у победителя, усмешку, должна была заметить. Но ей будто бы нет до этого никакого дела.
— А я не держу.
Лев разводит руками и в его лице появляется что-то хищное. Павлу даже кажется, что его зрачки вспыхивают пламенем, как и волосы. В каштановых прядях нет-нет да проскакивают искры, что совсем не получается списать на отблески подвешенного над головами небольшого светильника.
Нитяной браслет на запястье Лины пульсирует, однако теперь виден второй его конец и уходит он именно ко Льву.
— Убери свой поводок.
Павел оскаливается, показывая клыки, будто находится не в человеческой форме, а в кошачьей. Только на Льва это не производит никакого впечатления.
— А если я скажу «нет»? Знаешь, ты ведь ничего не сможешь сделать. Только ждать нового хозяина, домовёнок. Слишком слаб, слишком нерешителен. Мне тебя даже жаль немного.
Павел медленно выдыхает, беря себя в руки, и разжимает кулаки.
— Кто ты?
— Какая разница, домовёнок? Ещё чуть-чуть и ты вернёшься в свои родные стены и навеки там останешься. Лишь только ниточка порвётся и твоя хозяйка станет моей.
— Кто. Ты.
Повторяет Павел, выделяя голосом каждое слово, но вызывает у Льва лишь новую усмешку превосходства.