Влюблённый социопат
Шрифт:
– Довольно уютное место, – оглядываясь по сторонам, произнесла Лиа. – Я бы осталась здесь жить.
Приглушённый желтоватый свет, исходящий от многочисленных подвесных лампочек и торшеров возле скамеек, стоящих напротив стеллажей как на первом, так и втором этаже, создавали особую атмосферу в лавке.
– Как видишь, это в первую очередь книжная лавка, но с небольшим кафе и ограниченным ассортиментом художественных принадлежностей, – Юна мотнула головой в сторону угла со стеклянной витриной и отдельно стоящим двухстворчатым шкафом. –
Какое-то время Лиа блуждала возле стеллажей, разглядывая пестрящие разноцветными корешками букинистические книги: одни изрядно потрёпанные, с помятыми или даже ободранными уголками, другие практически новые. И встречались даже ни разу не открываемые, с приятным для уха хрустящим звуком, стоило ей попробовать одну из таких полистать.
– Ваш кофе, – шутливо-формальным тоном оповестила Юна, опуская высокий стеклянный бокал на специальную деревянную подставку. – Я надеюсь, латте тебе по вкусу?
– Капучино, мокачино, латте, глясе – да я практически всеядна в кофейном разнообразии, – она подошла к столику и, стараясь не шуметь, аккуратно отодвинула стул. Сидение оказалось и правда мягким, а свежесваренный кофе настолько ароматным, что мгновенно её одурманил.
– Ты откуда переехала?
– У меня на лице написано: «нездешняя»?
– Не совсем, – коротко усмехнулась Юна. – Я живу в доме напротив, поэтому видела, как вы въезжали.
– Так мы соседи… Ты дочь Хьюго Бьёрка?
– Да, как-то так уж получилось, – отстранённо кивнула она и перевела взгляд куда-то наверх, к стеллажам на втором этаже.
– Не ладишь с ним?
– Мы хорошо друг друга понимаем, но его немного раздражает моё самовыражение, так как это слишком привлекает внимание. Но он успокаивает себя, что это затянувшийся переходный возраст и скоро я перестану ребячиться, осознав все риски.
– А что плохого во внимании? – равнодушно поинтересовалась Лиа, слизнув с верхней губы пену. Она ощутила, как язык пробежался по шершавому рельефу потрескавшейся кожи и во рту появился знакомый привкус крови. – Тем более если тебе комфортно в этом образе.
– Репутация. Людям не надо с тобой говорить, достаточно посмотреть на яркие волосы, пирсинг и татуировки, чтобы составить впечатление и пустить слухи.
– Да и плевать. Подобные люди всегда найдут, обо что почесать языками. Тот, кто умеет самостоятельно мыслить, не обратит внимания на слухи – это как судить книгу по обложке.
– А если бы ты услышала, что я кого-то убила?
– Ну, я, конечно, не побежала бы к тебе в тот же день знакомиться, чтобы узнать, правда это или нет. Но и шарахаться, как от прокажённой, при случайной встрече не стала бы.
– То есть ты бы всё равно захотела познакомиться поближе? И сейчас сидела бы напротив меня, спокойно попивая свой кофе, не мучаясь от тревожной мысли, что я, возможно, что-нибудь
Лиа не сразу отреагировала, какое-то время молчаливо изучая собеседницу взглядом. Она, наконец, вспомнила, где и на ком видела подобный наряд, за исключением одной броской детали. Не хватало апостольника, поэтому она сразу и не признала монашеский подрясник.
Демонстративно отпив очередной глоток, Лиа сдержанно улыбнулась и без всяких околичностей спросила:
– Ты кого-то убила?
– Допустим. Из этого следует, что я – монстр? Потеряна для общества?
– Для начала – ты не сидишь за решёткой, а значит, у твоего убийства были сложные обстоятельства. Самооборона? Несчастный случай? Ещё многое зависит от мотивации: кого и почему убила?
– Месть – достаточно благородный повод для убийства?
– Вполне. Смертная казнь отменена в большинстве цивилизованных стран, и как по мне, двадцать лет или даже пожизненный срок для многих уродов – слишком гуманное наказание.
– Под уродами ты подразумеваешь серийников или поехавших по фазе, что с наслаждением вырезали сразу целую семью?
– Нет, эти совсем отбитые – они скорее как само собой полагающееся. Мой список людей, заслуживающих смерти, гораздо шире. Знаю, у меня не совсем зрелые мысли в этом вопросе и даже немного больные, но я искренне считаю, что наш мир прогнил до основания.
– Прогнил до основания… – задумчиво повторила Юна, отпила глоток своего двойного американо и откинулась на спинку стула. Её взгляд приобрёл игривый оттенок, скользнул по полкам с книгами и на секунду снова задержался на втором этаже. – Почему ты так считаешь?
– А ты так не считаешь? – пробубнила на автомате Лиа, оборачиваясь, чтобы проследить за чужим взглядом, но, не увидев на помосте ничего интересного, снова посмотрела на собеседницу, кокетливо хлопающую накладными ресницами.
– Мне интересно послушать твоё мнение.
– Моё мнение состоит в том, что слишком много человеческого отребья развелось: эгоистичного, циничного и безразличного к чужим бедам. И именно это отребье диктует, как нам жить. Что хорошо, что плохо. Устанавливает удобные им рамки нормы. Какие сейчас люди служат примерами для подражания? Амбициозные, целеустремлённые и, в конечном итоге, реализованные. Те, кто при необходимости и по головам пройдут, и на колени встанут, чтобы чмокнуть задницу.
– Да, позитивное мышление и розовые очки – явно не про тебя.
– И знаешь, что самое обидное? Во время всяких критических ситуаций: природных катаклизмов, а в фильмах захвата пришельцев или восстания нечисти, – дохнут в первую очередь безобидные персонажи, будучи подставленными как раз таки отребьем. А эти сволочи умудряются либо уцелеть, либо до последних сцен фильма дожить.
– Есть в этом некая ирония, – протянула Юна, сосредоточенно разглядывая её лицо, волосы, шею. А затем вдруг совершенно огорошила признанием: – Ты мне нравишься.