Вне игры

Барсов Павел

Макс заливается.

— Облом вышел? — Макс замечает меня и начинает смеяться еще больше.

— Еще какой. Я сколько не пыталась его уесть, задеть, ему всё фиолетово, зато сам одни гадости говорил. Ещё и кидается мной, как мячиком. — Она шмыгает носом. — И вообще…

— Ябедничаем? — Обхожу скамейку и сажусь рядом, Рыжик от неожиданности подпрыгивает.

— А ты подслушивал? — впивается в меня злым взглядом.

— Немного. Ты молодец, здорово мне помогла. Если бы не вы с Линой, ещё вопрос, как бы мы оттуда

выбрались. — Поворачиваюсь к Максу. — Знаешь, вот сейчас хорошо, что твоя малая тут сидит, она не даст мне соврать.

— Малая?! — Она подскакивает, от чего я чуть не опрокидываюсь вместе с лавкой, шипит. — А как голой с тобой спать, не малая?

Оглядываюсь на Макса, он только качает головой.

— Не привирай. — Силой усаживаю её рядом. — Даже этим цирком помогла мне выспаться.

— Ну, в белье. Рассказывай уже. — сопит, но руку на плече накрывает своей.

— Макс, не на Земле мы были. Ни смены дня и ночи, никакого ветерка за всё время. И по моим ощущениям прошло не двое суток, а чуть больше суток.

— А со сказкой этой… — Аня проводит по волосам. — У меня до сих пор то ощущение. Деревянная расческа, а проводишь, вроде кто-то нежно так по голове гладит и в ухо шепчет. А хлеб взял, накрыл, как было, он опять появился. И вокруг никого, а он теплый, только с печки.

Макс видит, что я подтверждаю её слова кивком, внимательно смотрит на обоих.

— Массовый психоз?

— С Дэном спелся? — улыбаюсь. — Он меня постоянно в психушку норовит засунуть.

— С вами споёшься, самому впору чокнуться. Не знаю, что и сказать. — Он задумывается.

Звонит телефон и Макс отходит.

— Малая? — Рыжик опять шипит.

— Извини. Просто к слову пришлось.

— Не извиню! — Она все больше распаляется. — Кстати, мне восемнадцать. Взрослая я. Можешь не стесняться, папа не прибьет.

— Вроде не за что… — Смеюсь потому, что она тоном всё больше становится похожа на «Энжи в гневе».

— Вот за это и стоило прибить… — всхлипывает, — что не за что. Раскатала губу, дура.

Она уткнулась в моё плечо.

— А что ты говорила, что поняла что-то, когда с Энжи знакомилась?

— Дурак, да? Что шансов у меня и не было. Ни одного.

Макс возвращается.

— Я в управление. Генерал на месте, схожу побеседовать, заждался уже.

— Сам?

— С ребятами. И на месте свои наготове. Тебе там лучше не светиться. У меня другая просьба. Здесь всё закончили пока. Вот этого шпаненка пристроишь до завтра? — Я киваю, а он дочке показывает кулак. — А ты, чтоб без фокусов своих.

Она встаёт и обнимает его шею.

— Осторожно там.

Он целует её и уходит, а через пару минут машина выезжает с базы. Она снова садится рядом.

— У тебя гараж или сарай? — Её вопрос ставит меня в тупик, оборачиваюсь. — Ну, домой ты меня не потащишь?

— А куда? — Пожимаю плечами. —

Только я бы проветрился пешком. Не против?

— Нет. Я бы тоже прогулялась. — Хмыкает. — И мне нравится с тобой гулять.

— Только чур, — не удерживаюсь, — посреди города не раздеваться.

Едва выходим с базы, она бесцеремонно повисает на моей руке.

— Пока идем, ты мой кавалер, и не спорь.

— Объясни мне, как у такого отца такое чудо получилось. — Задаю вопрос, который мне не давал покоя уже несколько часов.

— Мать ушла от него, когда мне был год. Он приходил часто, но… Потом мать вышла замуж и он стал приходить лишь по выходным. — Она вздохнула. — А в четырнадцать я встретила Веронику и ушла из дома.

— Как это?

— Ей двадцать пять было. Красивая, вся из себя. Предложила поехать к ней, где она научит меня быть такой же. Там я впервые выпила шампанского, как потом выяснилось, с таблеточкой, и оказалась в её постели. Мы не вылазили из этой постели неделями, она меня держала на таблетках, а в одно прекрасное утро я проснулась в подвале, в ошейнике и на цепи.

— Ничего себе. — Я едва сдержался от более крепкого словца, от рассказа меня бросило в дрожь.

— Два года я сидела на цепи и училась нежности и послушанию. — Она грустно улыбнулась. — И мне это начало нравиться. Даже когда она больно била меня, я стала получать удовольствие. Потом, когда мне исполнилось шестнадцать и она увидела, что я не представляю себе жизни без неё, она начала выводить меня на люди. А ошейник заменила на специальный пояс на моих бедрах. Как она сказала, чтобы я не забывала, что принадлежу ей. Хочешь, покажу ссадины от него?

— Мы договорились обойтись без стриптиза. — Подталкиваемый жалостью, я обнял её за талию. — Если тебе больно, не рассказывай. Поговорим о чём-то другом. И ты говорила о большой любви, а не о таком.

— Собачка тоже может любить тебя, даже если ты её бьёшь. Может сама приносить хлыст и просить наказать её. — Её голос потерял всякие краски и стал похож на механический. — Вот я была собачкой и пояс верности, как называла его моя любимая, сняла лишь после того, как она сказала, что я ей надоела и я свободна. Она дала мне немного денег и я пошла и напилась для храбрости, чтобы потом покончить с собой. Только малость не рассчитала.

Она повернулась ко мне и положила руки на плечи.

— Она четыре года внушала мне, что мужчины сволочи и животные, а ты был первым, кого я встретила. Теперь я ей благодарна, что она вышвырнула меня. Я могу жить человеческой жизнью. А тебе я благодарна за всё остальное. — Она удивила меня, скромно чмокнув в щёку. Её последующий тон, как и резкая смена темы, меня тоже удивили. — Слушай, а мне ведь нужно школу закончить.

— У нас есть подруга с аналогичной проблемой. Я думаю, с этим мы справимся.