Вне игры
Шрифт:
Аня «Рыжик».
— Я работаю, а иногда и отдыхаю в игре.
— А какой? — Название ничего не говорит, на всякий случай спрашиваю: — Не та, что шлемы на каждом углу продаются?
— Она. — Хмыкает. — Не так уж и на каждом. А ты чем занимаешься, Рыжик?
По тому, как он произносит, заметно, что ему понравилось мое прозвище. Так что и тут я Рыжик. Рыжуля, Рыжуха или Рыжая… Я вообще сомневаюсь, что половина моих друзей помнит, как меня зовут. Важно слышать своё имя до недавнего времени мне было только от одного
Идём до тех пор, пока фура не становится точкой на горизонте. Изменений никаких: камни, камни… Сам горизонт, за исключением фуры – ровная линия, куда ни глянь.
— Так. — Задумчиво осматривает меня. — Ты поработаешь тут столбиком, а я пройду еще не много. Так у меня точно не будет шанса заблудиться.
Истолковываю его улыбку, как вызов, и берусь за край топика, успеваю поднять руки с ним над головой, когда их захватывают в плен. Я стою с закрытым топом лицом в его объятьях, не зная, куда он смотрит, что делает сейчас и что сделает дальше. Неизвестность немного волнует. Нежные руки заботливо возвращают топ на место, улыбка становится чуть шире.
— Я не собираюсь так далеко отходить. — Вот это уже нервирует.
— Толк есть вообще идти? — Снова дурацкое ощущение злости непонятно на кого.— Ты как будто не видишь, что мы посреди пустыни.
— Может ты и права. — Он скептически смотрит вдаль. — Ладно, сейчас возвращаемся. Я еще не совсем, видно, в форме, небольшой отдых не помешает.
— Боюсь, твой отдых затянется. — Хмыкаю и разворачиваюсь в сторону фуры. —Про очередь не забыл?
Неожиданно он оказывается передо мной и я снова оказываюсь в его руках.
— И каким номером ты в этой очереди? — Он приподнимает мой подбородок.
— Никаким, — с улыбочкой легонько щелкаю его по носу, — терпеть не могу стоять в очередях. А еще мне это совсем не интересно.
Он недоверчиво щурит свои симпатичные глазки.
— А мне интересно. Ты больше всех обо мне печешься…
— Вот такая я добрая.
— Таскаешься за мной хвостиком.
— Спасаюсь от скуки. И ты сам позвал. Кому-то нужно было…
— Прямо норовишь покрасоваться в неглиже, сама выпрыгиваешь из одёжек. — Уколол, гад.
— Просто пофиг. Люблю эпатировать публику. Хочешь, разденусь, полюбуешься, заценишь? Мне даже интересно услышать твоё мнение.
— И при этом ты говоришь, что я тебя не интересую?
— Абсолютно. — Тянусь к его уху и стараюсь прошептать как можно нежнее. — Я больше по девочкам.
Хохочу, наблюдая его растерянность.
— Извини. — Он отпускает меня, улыбается. — Один–один.
— В смысле?
— Уела.
Математик долбаный, ничего, что ты меня в самолюбие поимел уже минимум трижды? Ладно, еще не вечер.
— Чего ты испугался? Я не говорю, что ты сделал что-то плохое. — Сама возвращаю его руки на свою талию. — Не говорю, что твои объятия мне
— Хорошо. — Он улыбается. — так ты больше или только по девочкам.
— Ис-клю-чи-тель-но! — Декламирую по слогам.
По дороге он продолжает интересоваться моими пристрастиями, спрашивает то-сё и в конце концов до фуры я успеваю рассказать и о большой любви с четырнадцати лет, и о том, что меня привело в тот злосчастный вечер в одиночестве в клуб и подтолкнуло нажраться до потери пульса.
— Так что, как видишь, у нас всё, как у людей – любовь, измены и страдания.
— Сочувствую. — Его улыбка действительно с каким-то сожалением.
В лагере ровным счётом ничего не происходит. Краш забирается в кабину фуры и обследует её. Бурную радость вызывает баклажка воды и ящик с лапшой в пакетиках, все голодны и с удовольствием всухомятку жуют скрученные спиральки.
— Всё, я ушел спать. — Он берется за поручень, чтобы подняться в высокую кабину.
— Неужели один? — Находится тут же сердобольная. — А кто согреет постельку?
На его лице явно читается ответ, он зависает в поиске ответа, который покажется достаточно неоспоримым и не будет при этом чрезмерно грубым. Его глаза находят меня, на лице появляется дьявольская улыбка, затем он указывает на меня.
— Она.
Я стою едва ли не дальше всех. Теперь зависаю я. Этот парень плохо слышит? Вроде бы нет. Хорошо, не буду сильно портить его авторитет, подойду и тихо напомню, что он меня не интересует. С удовольствием чувствую, как о мою спину разбиваются недовольные, завистливые и просто злобные взгляды. Это стоило того, чтобы пройтись. Раньше, чем я успеваю открыть рот, он шепчет мне на ухо:
— Взялась обо мне заботиться, доводи до конца. Кто еще меня спасет от них? — Всё это говорится с такой уверенной улыбкой, что я краснею, представив, что думают эти девицы.
Он разворачивает меня к лесенке и буквально забрасывает в кабину. Я сижу на краешке сидения и наблюдаю, как он раздевается до трусов и ныряет на лежанку за водительским сиденьем.
— Ты думаешь, — слышу его голос, — оставшись в джинсах, ты убедишь их, что я занят? Тем более ты хотела услышать моё мнение.
Матеря его в своих мыслях, сдираю топ и выскальзываю из джинсов. Кабина позволяет мне встать в полный рост и даже сделать оборот.
— Десять балов. — Его слова отзываются каким-то порывом во мне и я проскальзываю к нему на лежанку. — Даже с плюсом.
Он прижимает меня к себе. Пока в течении минуты я ищу для себя и для него слова о том, что любое «исключительно» может иметь исключения, он засыпает. Я лежу и думаю о том, что разгромлена со счётом 6:0, а затем отключаюсь сама.
Просыпаюсь от нежных прикосновений к моему лицу. Его пальцы ласкают мои щеки, подбородок, шею, а глаза ловят каждый малейший отзыв на эти ласки.