Вне имён
Шрифт:
Земля Чехова, Павла Таганрогского, многих славных людей - превращена в ничтожный и пустой духом город. Идешь по нему - и будто не хватает чего-то. Чего-то самого главного, важного, значительного. Без чего нет жизни...
Город, некогда лиричный и мечтательный, превратился в город заводов, искореженного металла, хлама, пустых строений, мусора и грязного моря, где мертвая рыба валяется вверх брюхом и гниет на пляжах...
Да, я увидел всё это... Будущее... И глаза мои были сухими.
Фанни оторвалась от тетради. "Да, прав Неназываемый", -
– Это - не люди. Целая кодла нелюдей шествует по этой земле. И они... никуда не делись. Они... По-прежнему уничтожают нас...Только, методы теперь другие. Всё захотели экспроприировать и отжать: культуру, образование, здравоохранение, даже патриотизм... Отжали. И...полностью уничтожили всё, к чему прикасались.
Она ещё в детстве поняла, что все и во всём, постоянно, врут. Это называлось "идеологией". Потом идеологию убрали, но ложь всё равно осталась. Появилась некая гибридная идеология.
Средства массовой информации были теперь везде включены на полную катушку или воткнуты в уши: как предосторожность от того, чтобы в голову не могли заползти мысли. Сила денег, власти и всесокрушающей ненависти заполнила всё. Обнажился холодный, злой, ничем не прикрытый мир.
Или - развалины миров, разных пластов разгромленной в хлам культуры?
Падение длилось лет сто пятьдесят. Не меньше. Срок, в общем-то, чертовски малый с точки зрения вечности, истории... Даже, с её собственной, человеческой точки зрения.
Ещё её бабушка видела февральскую революцию, ходила по улице с красным бантом на груди и радовалась отмене уроков. Да, это было совсем недавно... Просто, человеческая жизнь - так скоротечна...
А - Неназываемый? Он, наверное, сам, своими глазами, видел те времена, о которых рассказывала ей бабушка... Марширующих голых женщин с транспарантами "Долой стыд"... Борцов с мещанством... Которые уничтожали чужих домашних кошек и горшки с цветами на окнах... Сеяли повсюду голодное, слепое, бездушное равноправие. Создавали "единую общность - советский народ". Безликий, бездушный, с кислыми, тупыми физиономиями.
Насеяли... Везде.
Фанни подумала о Неназываемом: как же он выдержал, пережил страшные для страны времена? Голод и разруху, войны и бедствия, коллективизацию и военный коммунизм? Где был, что делал? Или же, он жил тогда не здесь, за границей?
Она поймала себя на том, что, при размышлении, что-то рисует у себя, в блокноте для записей. Вообще, её стол был теперь завален бумагами, тетрадями, книгами... Сегодня ей не хотелось выходить в сеть. Совсем. Потому, она сидела и дорисовывала, уже сознательно, маленькую, хрупкую девушку с большими глазами и прозрачными, стрекозиными крылышками. Девушка улетала прочь, оборачиваясь и грустно глядя в упор на Фанни. "Может, она эльфийка, а может - моя муза", - подумала она, глядя на свой рисунок.
Ей сегодня было грустно и неуютно от того, что
Она не понимала странной, необоснованной паники; хотела успокоиться. Но, никак не получалось у неё успокоиться; она не находила себе места от беспричинного волнения.
И, в конце концов, не находя себе места, Фанни достала куртку, сапоги, быстро оделась, обулась - и покинула комнату, дом, устремилась прочь, в толпу... Здесь, только здесь, можно было затаиться, стать неприметной; быть в полном, безраздельном одиночестве. Ей оно было сейчас необходимо. Для того, чтобы привести в порядок мысли и чувства.
Фанни шла по набережной Фонтанки; и снег внезапно начался и повалил хлопьями. Когда, вдруг, она услыхала знакомую мелодию, достала из кармана планшет и приняла входящий.
– Позвони Марии. Срочно. Пусть она съездит к Николаю. Случилось всё так неожиданно...В общем, ему надо сейчас, срочно ехать в Молодежный Центр. Маша ему пусть поможет. Расскажи ей вкратце о том, о чем я рассказал тебе недавно: что его... еще можно вернуть, - это был Неназываемый.
– Где ты?
– упавшим голосом, спросила Фанни.
Но он уже отключился, и больше ей не удавалось поговорить; соединения не было. Должно быть, он зачем-то полностью отключил связь. Или, был теперь вне зоны действия сети.
В спешке, она судорожно набрала другой номер. Марии.
*
Фрэд понял, что его обнаружили. И что, с недавних пор, за ним постоянно следят. Если так, то они уже могли войти в его сознание: ведь Фрэд, хотел он того или нет, был лишь частью единой системы, набором значков, символов, энергетических импульсов... Впрочем, он плохо представлял себе как систему в целом, так и составляющие его самого части.
В конце концов, когда он был ещё живым человеком - тем, чью память он несёт сейчас в себе - Фрэд был набором клеток, а его мозг состоял из синопсисов и нейронов... И тогда он тоже плохо представлял себе свои составные части. Ему это, в принципе, и не слишком
было нужно. Для того чтобы продолжать жить, знание о том, как функционирует его мозг и как он подает сигналы телу, не было слишком необходимым. Как музыкальной мелодии не обязательно знать, из чего созданы струны инструмента, на которой её исполняют.