Вне пределов
Шрифт:
— Ты будешь злорадствовать.
Он смеётся.
— Думаешь? Не знаю. Если бы Дженна была жива и они оба работали целый день, чтобы поддерживать высокий уровень жизни, я бы, возможно, позлорадствовала. Но Нейт просто пытается выжить, будучи отцом-одиночкой. Понимаешь?
— Наверное. Ты уже начала собирать вещи?
— Можно и так сказать. — Я плюхаюсь на его кровать рядом с сумкой.
Он смотрит на меня.
— А можно поподробнее?
— Я оставила грязную одежду у входа, чтобы отнести
— Ты тянешь время. Ты не хочешь ехать?
Его губы сжимаются в плотную линию, как и глаза, когда он сосредоточенно собирает вещи.
— Я хочу поехать с тобой.
— Со мной?
— Да. Куда угодно с тобой.
— Это не домик в лесу для романтического уик-энда. Я попросил тебя прокатиться на мотоцикле, чтобы совершить двенадцатичасовую поездку на мотопробег.
— Верно. Тебе нужно поработать над идеями романтического отдыха.
— Если ты не хочешь ехать…
— Я поеду. Что ты хочешь от меня услышать? — Откинувшись на подушку, я закрываю лицо и смеюсь. — Я понимаю, что ты едешь, потому что эти люди, с которыми ты познакомился на работе, позвали тебя. Но им уже за сорок-пятьдесят. А тебе всего двадцать четыре.
— Мне нравится кататься с ними. Возраст не имеет значения.
— Да, это так. Однако ты упомянул, что ранее не участвовал в этом мотопробеге. Поэтому я решила поискать информацию о нём в сети и ознакомилась с несколькими блогами людей, которые его посещали.
— Ты же не можешь верить всему, что читаешь в интернете.
Сцепив пальцы за головой, я хмыкаю.
— Надеюсь, что нет, потому что это похоже на смесь вульгарности, стариков, оплакивающих свою молодость, распитие пива, громкого шума и танцев на шесте.
— В таком случае, тебе не стоит ехать.
Я сажусь.
— Я поеду, даже если это не моя компания.
Он опускает руки и несколько секунд изучает меня.
— Это может быть весело.
Возможно, если вам нравятся пузатые мужчины, покрытые татуировками, ведущие себя как шовинистические мудаки, отпускающие грубые комментарии в адрес женщин.
— Может быть. — Закусив губу, я киваю. — Я чувствую запах тушеного мяса.
— В духовке. Мама принесла ужин.
Я спрыгиваю с кровати.
— Ты поел?
— Да.
— Хорошо, значит, остальное — моё. У тебя есть хлеб?
— В морозилке.
— Фу… это дерьмо из пророщенных зерен? — Ворчу я по пути на кухню.
— Это тушеное мясо. Зачем тебе хлеб?
Я протыкаю ножом замороженные куски проросшего зернового дерьма, чтобы разделить их на части.
— Эй. Ты отрежешь себе палец или воткнёшь нож в мой стол.
Он отделяет два ломтика и кладет их в тостер.
— Я люблю тушеное мясо на хлебе, с большим количеством кетчупа.
Я достаю тушеное мясо из духовки и ставлю противень в
Он прижимает меня к стойке.
— Я люблю, когда ты в моей постели, и умоляешь меня.
— Не отвлекай меня. Я умираю с голоду.
— Я тоже.
Его голова склоняется к моей шее.
Когда его язык касается моего уха, я закрываю глаза.
— Грифф…
Всё внутри меня жаждет секса прямо здесь и сейчас. Но мой желудок жаждет тушеного мяса на хлебе, политого кетчупом.
Хлеб выскакивает из тостера.
— Пять минут. Только дай мне сначала поесть.
Я упираюсь ладонями ему в грудь, пытаясь отстраниться.
Он поправляет член в штанах и отступает на шаг назад.
— Я не могу конкурировать с тушеным мясом.
— Ты же знаешь, я бы предпочла тебя тушеному мясу. — Я аккуратно кладу кусочек мяса на тост и поливаю его умеренным количеством кетчупа. — Но почему ты заставляешь меня выбирать?
Когда я откусываю огромный кусок, на тарелку капает кетчуп.
— Ты можешь сесть за стол.
Он смеётся.
Я качаю головой.
— Мне и здесь хорошо.
— Я брошу кое-что из одежды в сумку. Сначала нам нужно заехать к тебе и постирать.
Он направляется по коридору в сторону спальни.
Я дожевываю остатки сэндвича, пропитывая каждую каплю кетчупа дерьмовым хлебом из пророщенных зёрен.
— Обязательно скажи своей маме, что она готовит самое вкусное тушеное мясо в мире. И постарайся, чтобы моя мама никогда не узнала, что я так сказала.
— Понял.
Когда я мою тарелку, звонит телефон. Скорее всего, это моя мама. У неё просто ужасное чувство времени. Я достаю телефон из сумки. Это не моя мама.
— Привет, профессор.
Раздается пронзительный крик, от которого у меня сжимается сердце. Это Морган.
— Извини за беспокойство, но у неё… — в его голосе слышится страдание, — колики или что-то в этом роде. Никогда прежде ей не было так плохо. Не хочу показаться слишком тревожным родителем, который без причины звонит педиатру, но я…
— Ладно, просто… Я не знаю. Может, у неё режутся зубки?
— Я проверил. Кажется, рановато, но… шшш… — Он пытается успокоить её. — Как будто что-то причиняет ей боль.
— Это могут быть боли от газов. Я правда не знаю. Нет ничего постыдного в том, чтобы позвонить врачу.
На несколько секунд на линии воцаряется тишина, но затем мой слух пронзает новый крик.
— Ты звонил своей маме?
— Да, она… она сказала, что это, вероятно, колики. Тупое всеобъемлющее понятие. Но она не перестает плакать. Час назад с ней всё было в порядке. Боже… не знаю, что мне делать.
— Как долго она плачет?
— Я… я не знаю. Десять минут. Тридцать. Час. Не знаю. Такое чувство, что это длится целую вечность.