Вне рутины
Шрифт:
— Вотъ упрямица-то! — пробормотала мать, вышла изъ спальни и стала въ слдующей комнат при свт лампы раскладывать пасьянсъ на картахъ, задумавъ — согласится дочь на приглашеніе Іерихонскаго или не согласится.
Карты сошлись. Она улыбyулась и подумала: «Да конечно-же должна согласиться, если не совсмъ дура».
Небольшіе дешевые часики, съ изображеніемъ вращающаго глазами и играющаго на гитар негра, стоявшіе на выступ у печки, показывали половину двнадцатаго. Манефа Мартыновна сложила карты, звнула, погасила
Соняша не спала еще, yо ужъ лежала раздвшись и читала какую-то книгу при свт свчки, поставленной на ночной столикъ.
— Не спишь еще?.. Вотъ и я пришла ложиться, — сказала ей мать въ вид привтствія и стала раздваться. — Голова-то перестала болть, что-ли? — спросила она.
— Такъ себ…- пробормотала дочь, не отрываясь отъ книги.
— Сердце-то утихло! Благоразуміе-то вернулось къ теб?
— Благоразуміе мое всегда при мн.
— Ну, то-то. Я сейчасъ пасьянсъ раскладывала, задумала на тебя и вышло, что теб слдуетъ согласиться на знакомство съ Іерихонскимъ.
— Да вдь это не новость, что карты всегда одобряютъ вамъ то, что вы задумали.
Мныефа Мартыновна раздлась, покрестилась на образъ, прочитала молитву и стала укладываться въ постель.
— А ты, Соняша, подумай, милушка, насчетъ знакомства съ генераломъ-то, — опять начала она. — Подумай. Вдь я только насчетъ знакомства прошу. Тогда-бы я ему и написала. Все-таки, знаешь, неловко письмо оставить безъ отвта. Почтенный человкъ, генералъ, солидный мужчина… Подумай.
— Хорошо. Подумаю, — тихо отвчала Соняша.
«Угомонилась», — подумала мать, украдкой отъ дочери перекрестилась и продолжала:
— А если ты согласишься и пообщаешь мн не дерзничать передъ нимъ и быть ласкова, то я ужъ знаю, какъ написать письмо. Да мы даже вмст напишемъ. Напишемъ учтиво и съ достоинствомъ. А о предложеніи его ни слова. Только одно: рады знакомству, милости просимъ на чашку чая. А заговоритъ онъ насчетъ женитьбы — я ужъ знаю, какъ отвтить. Хорошо? — еще разъ обратилась мать къ дочери.
— Хорошо. Хорошо, — былъ отвтъ. — Я подумаю, прощайте.
Дочь загасила свчку. Прошло минутъ съ десять. Соняша не спала и думала о просьб матери. Она слышала, что мать ворочалась съ боку-на-бокъ. Соняша разсуждала такъ:
«Вдь въ самомъ дл отъ знакомства съ Іерихонскимъ ничего не можетъ выйти для меня худого. Къ тому-же, знакомство это ни къ чему не обязываетъ».
— Не спите? — спросила она мать.
— Нтъ еще. Разстроилась я какъ-то, — отвчала мать. — А что?
— Я подумала насчетъ письма. Пишите завтра. Но только насчетъ знакомства, — кротко отвчала дочь.
— Голубушка! Ну, вотъ какъ хорошо! Ну, вотъ он карты-то!.. Спасибо, Соняша, спасибо!
Мать быстро поднялась съ постели, подошла къ дочери и стала ее цловать.
V
На
«Какъ это хорошо, что Соняша вчера согласилась познакомиться съ Іерихонскимъ», — подумала она и тотчасъ-же принялась одваться, смотря на сладко спавшую дочь, которая вставала всегда часа на два позже ея.
Былъ девятый часъ. Заваривъ себ въ столовой кофе, Манефа Мартыновна вызвала кухарку Ненилу и стала заказывать обдъ, но Ненила, таинственно улыбаясь, перебила ее и сказала:
— А что вы вчера спрашивали насчетъ верхняго генерала, то я у евонной Дарьи узнала. Прикончилъ онъ съ повивальной бабкой, совсмъ прикончилъ. Дарья говоритъ, что жениться хочетъ и невсту себ ищетъ, настоящую невсту, барышню, чтобы законъ принять.
Манефа Мартыновна строго взглянула на Ненилу и проговорила:
— Ну, ты насчетъ бабки-то не очень болтай. Сократи языкъ-то. Зачмъ человка конфузить!
— Да вдь вы спрашивали.
— Мало-ли что спрашивала! А ты ужъ любишь языкъ распускать. Да пуще всего, чтобы Софья Николаевна ничего не знала. Двушкамъ не слдъ это знать. Брось.
— Слушаю-съ. Мн что! А я для васъ.
Заказавъ обдъ и выпивъ дв чашки кофе, Манефа Мартыновна тотчасъ-же взяла бумагу и стала составлять черновикъ письма къ Іерихонскому. Она долго и усердно мусолила карандашъ, думала, писала, зачеркивала и опять писала, смотрла на часы и сердилась, что дочь не встаетъ, чтобы помочь составить письмо.
Она даже поднялась, чтобы идти разбудить дочь, но остановилась въ раздумь.
«Пусть лучше выспится хорошенько, тогда блажить меньше будетъ», — сказала она себ мысленно, сла и стала перечитывать письмо.
Письмо ей показалось слишкомъ длиннымъ. Тутъ было объясненіе, что она съ дочерью страдаетъ отъ затворнической жизни и недостатка общества, что ей очень лестно знакомство съ хорошимъ образованнымъ человкомъ и тому подобное.
«Зачмъ ему все это? Проще лучше. Напишу только, что мы рады познакомиться съ нимъ и просимъ его на чашку чаю — вотъ и все», — ршила она, зачеркнула написанное, перевернула листъ бумаги и начала писать вновь.
Когда Соняша въ одиннадцатомъ часу выплыла. въ столовую въ распашномъ капот и съ толстымъ слоемъ не смахнутой пудры на лиц, письмо было уже готово, и Манефа Мартыновна сидла за безконечнымъ вязаньемъ филе изъ блой бумаги. Соняша чмокнула мать въ щеку, а та съ легкимъ упрекомъ сказала ей:
— Спишь долго. Ужасъ какъ долго. Кофей-то не только простылъ, а обледенлъ.
— Кофей разогремъ. А раньше зачмъ мн вставать? Какія у меня такія обязанности? Когда я рисовать учиться ходила, я раньше вставала, но сами-же вы стали говорить, что это рисованье только переводъ денегъ, — отвчала Соняша съ запальчивостью.