Вне рутины
Шрифт:
— Не знаю. Не пробовала. Торты къ чаю я длала, нсколько разъ длала, и говорятъ, что у меня хорошо выходило.
— Прекрасно! Превосходно! И это великое украшеніе для хозяйки! И это ореолъ… — восхищался Іерихонскій.
Соняша сдлалась нсколько разговорчиве и прибавила:
— Только всмъ этимъ совершенно не стоитъ заниматься. Ужасно все это дорого дома обходится. Гораздо дешевле купить въ кондитерской. Вдвое дешевле. А отъ кого вы слышали, что я занимаюсь живописью? — спросила она.
— Долженъ сознаться, что отъ моей кухарки, —
— Ну, вотъ видите. Я такъ и знала. Должна вамъ сказать, что она у васъ большая сплетница.
— Позвольте…. Что-же тутъ такого, что женщина хвалила ваше искусство? Она видла ваши тарелки.
— И удивляюсь, какъ это вы находите удовольствіе разговаривать съ кухарками!
Іерихонскій нсколько смутился, поправилъ очки и, не отвчая на слова Соняши, проговорилъ:
— Удостоите вы меня, Софья Николаевна, полюбоваться произведеніями вашего искусства?
— Да вотъ тарелка на стн виситъ. Смотрите… — указала Соняша.
Іерихонскій поднялся, подошелъ къ стн и сталъ смотрть на висвшую на стн тарелку, задрапированную шелковой матеріей на манеръ рамки.
— Прекрасно, прекрасно! Какая тонкая работа! — восклицалъ онъ. — Дивный пейзажъ. Прелесть.
Онъ даже сталъ смотрть правымъ глазомъ въ кулакъ, прищуривъ лвый.
— Картины я вообще люблю. Въ посту я обхаживаю вс картинныя выставки. И дешевое, и пріятное удовольствіе, — продолжалъ онъ. — Кром того, всегда на этихъ выставкахъ и общество прекрасное. Все это очень, очень возвышаетъ душу. Прекрасно! Восторгъ что такое. Благодарю васъ.
Іерихонскій поклонился.
Вошла Манефа Мартыновна.
— Чайку, Антіохъ Захарычъ, не прикажете-ли? Прошу покорно въ столовую. Тамъ и сядемъ по семейному, — приглашала она.
Іерихонскій еще разъ поклонился и послдовалъ за ней.
IX
Изъ столовой, куда ввела Манефа Мартыновна Іерихонскаго, весело горла съ потолка лампа подъ блымъ матовымъ абажуромъ и освщала привтливо шипящій ярко начищенный самоваръ, столъ, покрытый розовой скатертью и уставленный тарелочками съ закусками, хлбомъ, печеньемъ и вазочками съ вареньемъ.
— Пожалуйте, Антіохъ Захарычъ, вотъ сюда, рядомъ со мной, къ самоварчику, — предложила Іерихонскому Манефа Мартыновна. — Но передъ чаемъ прошу васъ закусить.
Іерихонскій сложилъ крестообразно руки на груди и, умильно смотря на столъ, отвчалъ:
— Не смю отказать радушной хозяйк, хотя я очень и очень еще недавно обдалъ. сть я не хочу. Я сытъ по горло, но меня манитъ вотъ эта милая семейная обстановка, которой я лишенъ вотъ уже скоро восемь лтъ. Домъ безъ хозяйки, многоуважаемая Манефа Мартыновна, сирота, а вотъ ужъ около восьми лтъ я по вол злого рока вдовствую.
— Отчего-же по вол злого рока? — спросила Манефа Мартыновна. — Мн кажется, рокъ тутъ ни при чемъ, а просто это отъ себя. Ничего нтъ легче, какъ жениться мужчин. Вотъ замужъ выйти двушк — это другое дло.
— Врно-съ.
— Что-жъ, это похвальное чувство, если это такъ, какъ вы говорите, — сказала Соняша, свъ противъ Іерихонскаго и насмшливо стрльнувъ въ него глазами.
Манефа Мартыновна бросила на дочь останавливающій взглядъ, но было уже поздно. Фраза была сказана.
— Увряю васъ, мадемуазель, что робость. Прямо робость, — нисколько не смутившись, продолжалъ Іерихонскій. — Я вдь очень хорошо понимаю, что въ мои годы полюбить меня пылкой свтлой страстью нельзя.
— И эта черта похвальная, если вы искренно говорите, — не унималась Соняша.
Мать сидла ни жива, ни мертва, опустила руку подъ столъ и дернула Соняшу за платье.
— Клянусь вамъ, что искренно, — твердо произнесъ Іерихонскій. — Но теперь, если я ршился…
— Ахъ, ужъ вы ршились! — перебила его Соняша.
— Да какъ-же-съ… Разв вамъ…
Іерихонскій остановился, поправилъ очки и недоумвающе посмотрлъ на Соняшу.
— Продолжайте, добрйшій Антіохъ Захарычъ, продолжайте, не обращайте на нее вниманія, — старалась ободрить его Манефа Мартыновна. — Она это такъ… Она любитъ противорчія… Это одинъ изъ ея огромныхъ недостатковъ. Она и мн такъ… Продолжайте.
— Да я почти все сказалъ-съ. Да-съ… А теперь, если я ршился, то во имя закрпленія пенсіи, которую я выслуживаю скоро. Думаю, что съ этой стороны я могу быть привлекателенъ, — высказался Іерихонскій.
— Полноте, полноте, Антіохъ Захарычъ. И помимо этого, вы для не совсмъ уже молоденькой двушки женихъ очень и очень привлекательный. Однако, что-же вы не закусываете?
— Благодарю васъ. Сейчасъ.
Онъ покосился на Соняшу. Та сидла и насмшливо улыбалась.
— Вотъ выкушайте водочки… — предлагала Іерихонскому Манефа Мартыновна.
— Охотно-съ. Водку пью-съ и нисколько не скрываю этого. Не пьяница, но пью передъ каждой дой аккуратно. Пью стомахи ради, какъ говорили наши отцы и дды, и не нахожу въ этомъ ничего предосудительнаго. Въ наши немолодые годы этого ужъ и организмъ требуетъ.
— Да конечно-же, — поддакнула Манефа Мартыновна. — Особенно если взять нашъ петербургскій климатъ. Вы знаете, я сама лечусь отъ всхъ болзней коньякомъ. Какъ только голова болитъ, насморкъ или кашель, или такъ знобитъ — я сейчасъ въ чай немного коньяку.
Іерихонскій налилъ уже себ рюмку водки, но не выпилъ еще ее.
— Коньякъ — прекраснйшее средство-съ, особливо на ночь, чтобы пропотть, — согласился онъ съ хозяйкой. — А что вы изволили сейчасъ упомянуть относительно петербургскаго климата; то и это совершенно справедливо. У меня есть товарищъ врачъ, мой однокашникъ по семинаріи, такъ тотъ положительно всмъ въ нашемъ возраст предписываетъ хорошую рюмку водки передъ дой. Ну-съ, ваше здоровье… Ваше и ваше…