Вне закона
Шрифт:
Из машины Рэнсом вышел не сразу, ответил на звонок по мобильному телефону. Эйхо задержалась у окна спальни, надеясь увидеть машину Питера. Где-то около часа ночи они переговорили накоротке, и вроде голос у Питера был нормальный, даже несерьезный какой-то, словно речь и не шла о том, что ей предстоит вынужденно исчезнуть из его жизни. Даже на праздники. Питер немного перебарщивал, стараясь не показать, что не верит ей. Имени Джона Рэнсома ни она, ни он не упоминали. Будто его и не существовало, а Эйхо отправлялась на год учиться
Эйхо подхватила с кровати теплую одежду и вынесла ее в прихожую. Оставила дверь открытой и зашла в гостиную, где Джулия читала Розмэй заметку из «Нэшнл инкуайрер». Джулия обожала сплетни про знаменитостей.
Кивая на фотографию актрисы, которая старалась незаметно выйти из калифорнийской больницы после пластической операции, Джулия бормотала:
— Вот уж точно, в ее-то возрасте пора уже перестать подтяжки делать, надо договариваться с приличным мастером чучела набивать.
Розмэй улыбнулась, не сводя глаз с дочери. Губы у матери заметно дрожали, кожа сделалась фарфорово-белая. Эйхо ощутила сильный укол страха — всего за три месяца мама сделалась такой слабенькой…
— Мам, я тебе свой мобильник оставляю. Джон говорит, на острове он не работает. Зато тарелка для Интернета там есть, так что с электронной почтой никаких проблем.
— Это сущее блаженство.
— Питер приедет тебя проводить? — спросила Джулия.
Эйхо глянула на часики.
— Он сам не знает. Вчера ночью тройное убийство расследовал.
— У тебя есть время выпить чаю? — Розмэй медленно отвернулась от компьютера и посмотрела на дочь сквозь накрашенные зеленой тушью ресницы.
— Джон уже здесь, мама.
И тут Эйхо, к собственному удивлению и досаде, разразилась потоком слез. Опустилась на колени возле матери, положив голову ей на колени, как делала когда-то маленькой девочкой. Розмэй гладила ее дрожащей рукой по волосам и улыбалась.
В прихожей показался Джон Рэнсом. Розмэй заметила его отражение в оконном стекле и медленно повернулась в его сторону. Джулия в рассеянности переворачивала страницы еженедельного собрания сплетен.
Во взгляде Розмэй Рэнсому почудился скорее вызов, нежели приветствие. Руки ее сомкнулись, словно защищая Эйхо. Потом она молитвенно склонила голову.
Питер оставил машину на улице в неположенном месте и бегом помчался по ступеням в подъезде Эйхо, где столкнулся со спускающейся по лестнице Джулией, которая держала в руках продуктовую сумку с надписью «Сбереги деревья!».
— Они полчаса как уехали, Питер. Это я просто решила по магазинам пройтись.
Питер сердито замотал головой:
— Да я всего полчаса как освободился! Не могла разве подождать меня? К чему такая спешка?
— Питер, посидишь с Розмэй, пока меня нет? Ей сейчас так тяжело…
Розмэй он нашел на кухне. Женщина стояла, зажав в руках кружку с холодным чаем. Питер поставил чайник на огонь,
— Год. Год — и она опять дома. Питер, я позволила ей сделать это только потому, что боялась…
— Ладно, переживем. Я буду заходить два-три раза в неделю, смотреть, как у вас дела.
— …не за себя боялась, — продолжила Розмэй. — Боялась того, чем моя болезнь могла обернуться для вас с Эйхо.
Они сидели и молча смотрели друг на друга, пока не засвистел закипевший чайник.
— Знаете, мы это переживем. — Питер решительно сжал губы.
Розмэй поникла, словно не осталось больше сил держаться.
— Он пришел и забрал ее. Как в старые времена, при феодалах, понимаешь? Привилегия тех, кто правит.
В ночь, когда они прибыли на остров Кинкерн, Эйхо мало что успела разглядеть. Болтанка настолько вымотала ее, что девушка даже встать в полный рост не могла, когда они приткнулись к рыбацкому причалу. Редкие огни выдавали присутствие городка, словно прилепившегося к небольшой бухте. Непрерывный ветер жалил уши во время короткой поездки на «лендровере» через весь остров к дому, обращенному к двум тысячам миль открытого океана.
Таблетка снотворного уложила ее в постель на восемь часов.
При первых же проблесках рассвета крик чаек и грохот волн, бьющихся о скалы в сотне футов под окнами спальни, разбудили Эйхо. Она приняла горячий душ, воспользовалась глазными каплями и уже подумывала о чашечке черного кофе. За дверью комнаты обнаружила лестницу, которая вела на первый этаж задней части дома. Снизу доносились звуки, характерные для кухни. Джон Рэнсом вставал рано, Эйхо слышала, как он разговаривал с кем-то.
Кухню тоже недавно подремонтировали. Однако архитектор не тронул бросающиеся в глаза и в высшей степени привлекательные приметы старины — плиту для выпечки в одном углу и тесанные вручную дубовые стволы над головой.
— Доброе утро, — приветствовал Джон Рэнсом. — Судя по цвету вашего лица, жизнь к вам вернулась.
— Мне, наверное, надо просить у вас прощения, — пробормотала Эйхо.
— За то, что на пароме дурно себя чувствовали? Это со всяким случается, пока не привыкнет. Еще, конечно, и пары от древнего дизельного драндулета виноваты. Как насчет завтрака? Сайера только что напекла лепешек с корицей.
— Кофе! Кофе! Кофе! — взмолилась Эйхо.
Сайера, женщина лет за шестьдесят, с оливкового цвета кожей и трагическими темными глазами, принесла и поставила на стол кофейник.
— Доброе утро, — обратилась к ней девушка. — Меня зовут Эйхо.
Женщина склонила голову набок, словно не расслышала.
— Это… прозвище такое. А крестили меня как Мэри Кэтрин.
— Мне нравится Мэри Кэтрин. — Рэнсом улыбался. — Так что давайте-ка, пока вы здесь, мы будем звать вас по имени, данному вам при крещении.