Вне закона
Шрифт:
— Ладно. — Эйхо взглянула на него.
Подумаешь, дело большое, прозвища вообще детская забава. Однако в душе ощутила легкое беспокойство. Будто, избавляясь от «Эйхо», он создавал другую личность. Именно ее он хотел написать и с ней намеревался завести отношения, которые находились бы под его полным контролем.
«Глупо, — подумала Эйхо, — я знаю, кто я такая…»
Каменистая тропа к Кинкернскому маяку, где у Рэнсома находилась мастерская, протянулась почти на четыре сотни шагов через неопрятные заросли низкорослого болиголова и голубичные пустоши, по поросшим лишайником
— Свет фантастический, — заметила она.
— Вот поэтому-то я здесь, а не на Каско или Корфу. Лучше всего ясное зимнее утро. Город расположен в подветренной части острова и обращен к Пенобскоту. Там есть католическая церковь, которую, между прочим, епархия, вероятно, скоро закроет. Есть и унитарная — для тех, кто предпочитает религию попроще.
— А кто еще здесь живет? — Эйхо смахнула соленую пену, осевшую у нее на ресницах. Было время прилива, ветер дул с юго-востока.
— Сто сорок постоянных жителей, средний возраст пятьдесят пять лет. Экономика — лобстеры. Точка. В конце века Кинкерн летом превращался в премилое сообщество, но большая часть коттеджей, принадлежавших старым морским волкам, исчезла, а остальные населяют местные.
— И вы владеете этим островом?
— Первоначальная сделка зарегистрирована в 1794 году. Вы хорошо себя чувствуете, Мэри Кэтрин?
Уступ, по которому они проходили, находился всего в пятидесяти футах над волноломами и подобравшимися к самому берегу скалами.
— Немного не по себе… так близко.
— Плавать умеете?
— Только в бассейне. А океан… я в пять лет едва не утонула на пляже в Нью-Джерси. В то утро и волн-то не было, так — в пару футов высотой. Я повернулась спиной к воде и играла ведерком и совочком. И вдруг откуда ни возьмись высокая волна — никто такой и не ждал.
— Бродячая волна. У нас они тоже бывают. Мои родители шли под парусами возле маяка, вон там, чуть подальше навигационного буя, когда огромная волна хлынула на яхту. Шансов спастись у них не было.
— Боже праведный! Когда это случилось?
— Двадцать восемь лет назад. — Тропа повернула в гору, и перед ними выросла башня маяка. — Я сильный пловец. Даже очень холодная вода не действует на меня так быстро, как на других людей. Когда мне было девятнадцать лет — и под сильнейшим влиянием лорда Байрона, — я переплыл Геллеспонт. И с тех пор меня часто занимала мысль… — Он умолк и посмотрел на море. — Если бы в тот день я был с матерью и отцом, смог бы спасти их?
— Вы, должно быть, очень по ним скучаете.
— Нет.
Через несколько секунд Рэнсом обернулся к Эйхо, словно от ее взгляда ему делалось неловко.
— Что, ужасную вещь сказал, по-вашему?
— Мне кажется, я… я не понимаю этого. Вы любили своих родителей?
— Нет. Разве это необычно?
— Не думаю. Они были жестоки с вами?
— Физически?
Его улыбка, немного унылая, лучше всяких слов подтверждала желание оставить эту тему. Они зашагали к ослепительно белому маяку, сияющему на самой высокой точке мыса. Рэнсом переделал его — к немалой ярости пуристов, как он выразился, — установив современное, как в аэропортах, навигационное оборудование поверх того, что стало теперь его мастерской.
— Я видел, чего вам стоило, — говорил Рэнсом, — оставить вашу маму — вашу жизнь. Хотелось бы думать, что это не только ради денег.
— Меньше всего. Я живописец. И приехала учиться у вас.
Он кивнул, удовлетворенный, и дотронулся до ее плеча:
— Хорошо. Не заглянуть ли нам туда, где мы оба будем работать, Мэри Кэтрин?
Питер, даром времени не теряя, успел порядком поднабраться на свадьбе, последовавшей за бракосочетанием его сестры Сиобан и торговца компьютерными программами из Долины ручьев. Слишком большое количество выпитого вгоняло его в хандру, отчего он упрямо воспринимал все слова, обращенные к нему, превратно.
— Что слышно про Эйхо? — спросил его первый кузен по имени Фитц.
Питер глянул на Фитца и глотнул ирландского виски, вместо того чтобы поддержать разговор. Фитц посмотрел на еще одного кузена Питера — Роба Флаерти, — и тот заговорил:
— Пит, есть шесть билетов на сегодня на «Рейнджеров». Хорошие места.
Фитц вставил:
— То есть два для Роба и его девушки, два для меня с Коллин и… я подумал… ты помнишь Мэри Махэн?
Ответ Питера к любезным причислить было трудно:
— У меня нет желания идти на «Рейнджеров», а тебе, Фитц, незачем клеить меня с кем ни попадя. — Галстук у него сполз, лоб и скулы пылали пьяным румянцем. Капелька пота незаметно упала с подбородка прямо в виски. Питер вновь поднес стакан к губам.
Роб Флаерти усмехнулся:
— Ты, Пит, напоминаешь мне занедужившего любовью верблюда. Опавшего горба только не хватает.
Питер неприязненно сморщился:
— Не хватает мне выпивки.
— Мэри-то сохла по тебе…
— Она же крестная моей матери, ты, засранец.
Фитц попытался унять накал страстей:
— Ну и что? Это впрямую за моральный грех и не считается.
— Фитц, замолкни!
— Все, понял. Молчу. Только ты от исключительной телки нос воротишь. Могу поклясться.
Роб бросил нетерпеливо:
— А, да пусть сидит тут и нюнится. Эйхо, видать, его напрочь присушила, перед тем как смыться из города со своим приятелем-художником.
Питер вскочил со стула так стремительно, что Фитц не успел встать между кузенами. Роб навалился на Питера и довольно сильно двинул ему кулаком по щеке. Тот отлетел в сторону и грохнулся об стол возле танцевальной площадки, мало, впрочем, обеспокоив сидящую за ним глухую пару, похожую на пучеглазых рыб, которым повезло под старость напиться. Мать Питера, заметив, что зреет драка, оставила партнера и вышла из танцевального круга. Мягко взяв Питера под локоток, она одарила улыбкой обоих кузенов и кивком повелела катиться подобру-поздорову. Потом вывалила лед из стакана на салфетку.