Внедрение
Шрифт:
Настя набросала эскизы к оформлению стенки. Леса, поля, коровы. Я предложила сказочный вариант. Добавили жар-птицу и русалку.
Два раза повара выгоняли аборигенов. Парни, наши ровесники и постарше, заходили с улицы. После них всегда комья глины с резиновых сапог. Глупо улыбаясь, самый бойкий начинал орать: «Художник, художник, художник молодой, нарисуй мне бабу с разорванной п…». Это считалось очень смешно, потому что остальные гоготали. Обычно выглядывала дородная повариха и шикала: «Сенька, грязи натащил! Вот ужо матери скажу, пусть мыть приходит». Обычно этого хватало. А
Нас уже выгоняли домой, когда с улицы раздался удар в дверь. Отвалился кусок штукатурки. Повариха в ярости пронеслась мимо, но вернулась обратно. Уже растерянная. За окном несколько фигур в военной форме. Десантники в самоволке. Местная страшилка. Солдаты из лагерей километрах в семи. Вроде, хозвзвод или что-то такое. Совершенно неуправляемые. Им все равно, кого бить. Говорят, в прошлом году сломали девушке челюсть за отказ.
– Тихо сидите, – шепчет повариха, – поломятся да уйдут.
Но «защитники» уходить не собирались. Нашелся и среди них настойчивый. Дверь тряслась, расходясь у кольца крюка щепой. Повариха выглянула с черного хода. По заднему двору шарился воин.
– Если сюда пройдут. Мы точно не выйдем, – сказала я.
– Что делать? – пищит Настя сбоку.
– А у вас есть перец? – Спрашиваю у поварихи.
– Ой, точно. Есть. Красный есть, корейский. – Она скрылась в подсобке и появилась через секунды с килограммовой упаковкой в иероглифах. Мы раскрыли ее и высыпали на поднос. Из бумаги скрутили наподобие гигантских самокруток, только с перцем.
Тут дверь поддалась. В щель протискивается здоровый кабан. Похож чем-то на иллюстрацию деревянных солдат Урфин Джюса. В тамбуре темно.
– Смотри, что есть, – кричу я. Его взгляд собрался на белом пятне бумаги. В этот момент дую в трубку изо всех сил.
Рев раздался на все село. Десантник выдернулся назад, закрывая лицо руками. Он приседал и прыгал. Тереть бесполезно, нужна колонка с водой. Но друзья его растерялись. Двое стоят рядом. Этот был самый здоровый. Я беру трубку у Насти.
– Милиция выехала. Дисбат вам обеспечен. – Голос мой теряется в реве и матюгах. Ко мне двинулись оба.
Их кустов мелькает здоровая палка. После удара по затылку один воин повержен. Выходит недавний поклонник из местных, Сенька: «Бегите, девки».
Но теперь нас больше.
– Колонка там, – машу я в сторону. Воин получил указание. Выбора у него нет. Он поднял с колен трясущего головой собрата. Вдвоем ведут бугая промывать глаза.
– Чем это вы его? – Сенька спрашивает у стоящей позади поварихи.
– Перцем дунули, мать их разтак, – весело матерится она, – девки, хоть и городские, да додумались быстро.
– Ишь, ты, – Сенька берет кол на плечо, – пошли, до дома провожу. Может, где ходят еще.
По дороге они разговаривают с Настей. Сенька не матерится. Очень стесняется. А под конец, у крыльца приглашает нас на танцы в субботу. Причем, больше Настю. За себя я еще в те разы говорила, что встречаюсь с парнем, а у подруги нет никого. Оставляю их договариваться:
– Сень, спасибо за помощь.
– Ладно, – кивает и вновь к Насте.
Полночи мы не можем уснуть, шепчемся. Две соседки
Утром повариха встречает нас с улыбкой.
– Съездил вчера председатель к воякам. Три части объехал. Нашли того архаровца по красным глазам. На губу отправили. Теперь этой осенью беспокоить не будут. Работайте спокойно.
А нам осталось немного. Жар-птицу сама рисую. Сказочная птица обвивает хвостом ветвь. Мазки облегают мысленный образ. «Как живая – говорит Настя, – ты их видела?». И сейчас вижу. В голове.
Приехал Олег с едой. Мы пьем чай в уголке столовой. Настя рассказывает про наши приключения. Олег помрачнел. Хмыкнул:
– Я скоро приду.
Через полчаса подошла повариха. Точнее, подкралась.
– Ваш-то куда звонит? Говорят, из конторы в город. Сначала и пускать не хотели. Теперь председатель бегает за ним. Комиссию собирают какую-то. – Она посмотрела в потолок, – а и правильно! Никакого спасу нет. Каждый год то парней побьют до больницы, то девок попортят. Маринка красивая, а теперь шов наложили на подбородке. Да хоть не убили. Без сознания лежала. А так и не нашли, кто. Поделом.
Олег остался до вечера. Мы прогулялись по селу. Девчонки сготовили ужин. Картошка с тушенкой. Потом я иду провожать.
– Девушки, до свидания, – машет он рукой компании.
– Маша, – на крыльце он обнимает за плечи, – шороху им дадут. Особенно, в военной части. Но очень тебя прошу, пока не лезь на рожон. Сейчас вопросы решат, я тебя заберу домой.
Шороху им дали. Приехал очень вежливый следователь военной прокуратуры. Опросил нас с Настей, а повариху даже возили в часть на опознание. Деревенские заодно предъявили все обиды, вспомнили и про сломанную маринкину челюсть. Чем дела кончилось, неизвестно. Через три дня пришло указание всех студентов отправить в город. За мной приехал Олег. В машину взяли всех, кто со мной жил в комнате. Так закончился первый мой колхоз.
Алла произвела фурор в школе. Все хотели знать, как так можно измениться. Легенда про спецсанаторий устроила. Но одной фигурой перемены не ограничились. Куратор дал задание отработать свой стиль. Теперь на ней кожаная косуха с заклепками, кожаные штаны или юбка с черными чулками. Но слой косметики запрещен. Только глаза можно подвести. Ей объяснили так: «Для каждой компании свое. Пойдешь к привокзальным проституткам, тогда можно и боевую раскраску. Ты себя чувствовать должна раскованно. А косметика, в большинстве случаев, это интуитивная защита женщины от мира. Вроде платка на лице. Учись жить без него».
И так получается очень здорово. Она выбрала себе Мишу. Тот не сопротивлялся. Да ради этого можно еще три раза поехать. Теперь любой парень ее будет. Учителя осторожно относятся к таким свободам. Но она и не наглеет. Учиться стала лучше. А что вхожа во все неформальные компашки, так возраст переходный.
С куратором выбрали юридический факультет Ярославского университета. Самые престижные в нашей области – экономический и юридический. Еще финансовое военное училище, но это только для мальчиков. Маме она сразу объявила, куда собралась после десятого. Пусть гордится.