Внедрение
Шрифт:
Или любовь к Богу. Идет человек служить своему самому чистому Идеалу. А там – да, по сути, они же. И говорят, Церковь, это мы. Постриг принял, рукоположился, так служи нам и по нашим правилам. Или еретик, изгой и анафема тебе. И служит человек, пожертвования начальству засылает, стучит на прихожан куратору из КГБ, постепенно соглашается с содомитством. Хотя Господь Иисус Христос учил ровно наоборот. Или возьми такой атавизм, как старых божеств. Клятва Гиппократа у врачей, например. Назвался врачом, значит, должен работать не щадя себя и день и ночь. А на любые возражения – ты же клятву давал. Хотя никто эту клятву не читал. И нет там ничего
– Но можно служить в церкви без лицемерия?
– Очень недолго. Есть такое понятие, как система. Она не ломает сразу, а гнет постепенно. И противостоять ей – либо прогнешься, либо уйдешь. Это я к твоему вопросу о КГБ
– Это для меня сейчас самое важное. Меня Олег напугал.
– Система там очень продуманная, и уйти оттуда сложно. Поэтому однозначно, лезть в нее не надо. Но на системе можно покататься. Как Маугли на быке.
– Показать, что ты не против и использовать блага, которые она дает?
– Да. Но вовремя соскочить. Это тонкий момент. За явный обман отомстят. Советую показать, что ты помогаешь конкретному человеку, а не организации. И держаться от конторы подальше.
Вопросов у меня много. Но всегда беру время подумать. Да и Олег уж ждет.
Точно, знакомая машина. Молодую кровь никуда не денешь. Я соскучилась. Но показывать это остерегаюсь.
– Давай к нам, на ужин? Потом отвезу.
– Ну, давай.
Дома мама учится. Скоро сессия. Так что лучше придти сытой. И она знает, что я задержусь, переживать не будет.
Родителей его в квартире нет.
– Они в театр ушли. Спектакль только начался. Часа три будет.
– Ах, ты хитрюга! – я делаю неумелый девчачий кулачок и тихонько тычу ему в щеку.
Олег уклонился. Я ощутила его руки на талии. Властные губы нашли мой рот и заставили его раскрыться. Внизу живота сжалось все в жаркий ком. И что теперь делать? Упругий язык вторгся. Я робко ответила своим язычком. Он долго не отрывался. Руки с талии скользнули ниже. Сквозь юбку он щупал попу. Я чувствовала его дрожь и твердую плоть. Отпустив, сказал:
– Прости. Я схожу с ума, когда ты рядом. Не контролирую себя.
Мы отдышались. Он повесил упавшую на пол куртку. На улице не холодно, и под курткой у меня только клетчатая рубашка с длинным рукавом. Есть еще черный большой шелковый платок, повязанный вокруг шеи. Волосы сплетены в одну косу и перехвачены синей резинкой.
– Ты меня так съешь когда-нибудь, – стараюсь скрыть смущение.
– Не съем. Но хочу тебя всю без остатка. Не думай, что только ради физической близости. Я уже говорил. Я люблю тебя. И все, что в тебе.
Я вижу, что он старается не обидеть меня. Энергия от него пышет. Мне даже жарко. Его взгляд скользит по расстегнутой верхней пуговке рубашки.
– Олег, там нет ничего загадочного. Все как у всех. Бренная оболочка.
– Не смейся. Это твое. И поэтому прекрасно, какое бы ни было. Я тебя понимаю, в двадцать четыре года для твоих шестнадцати уже взрослый дядька.
– Неправильно ты меня понимаешь. Разве возраст что-то определяет? Ты боишься быть отверженным. Я же сказала, я тебя не оттолкну.
Мы около стола в большой комнате.
– Я хочу тебя увидеть. – Тихо произносит он.
– Смотри, – выдыхаю я, глядя в пол.
Он подходит. Мое лицо в его ладонях. Мы смотрим глаза в глаза. Он целует в щеки, в губы и шею. Расстегивает пуговицу на рубашке, вторую, третью. Одним пальцем обнажает плечо и целует его. Затем второе.
– Ну как, посмотрел? – взгляд его скользнул с грудей на треугольник внизу. Я расставляю ноги и поднимаю руки в стороны.
– Там тоже ничего нового, – я обхватываю руками себя и свожу ноги. Накидываю рубашку.
– Олег, я не хочу тебя привязывать этим. Плоть не всегда будет молодой и на все готовой.
– Ты чокнутая! Я согласен на любую тебя, хоть на старую и толстую. И все равно сейчас мы молоды. Тебя хочется и погладить и потрогать.
Меня хочет мой друг. А я? И я хочу. Но мне легче себя сдерживать. Меня так не трясет, как его. У него яростное, жесткое до жестокости, властное и сильное начало. У меня нежное, мягкое и подчиненное до мазохизма. Это если все отпустить и дать развиться. Но именно мое слабое управляет его сильным. Я могу сейчас с собой управиться, отстраниться, но нельзя его ранить. Он держится. На обнаженную не бросился. Но это с трудом ему дается. Я молча поворачиваюсь к окну. Рубашка скользит на пол. Сзади две пятерни ложатся на мой живот и поднимаются вверх. Грудь в его ладони. Сосок между пальцев. Пятерня опускается на треугольник и слегка сжимает. Но достаточно, чтобы я вздрогнула и тихо вскрикнула на вздохе. Он целует между лопаток. Опускается ниже. Разворачивает меня к себе. Мы падаем на диван. Его язык на моих сосках. Сейчас точно с ума сойду. А почему я одна? Мои губы скользят к его уху. Сначала по самой внешней части, едва касаясь. Потом по раковине язычком, по спирали. Теперь язык ныряет вглубь. Горьковатый привкус. Но я ничем не брезгую. Достала до нужной точки. Чувствую поток энергии снизу. Теперь впиваюсь в губы. И не мешаю идти в него своей силе. Его тело сотрясается. Прижимаю голову к себе изо всех сил. Он понял и не стал со мной бороться. Минут десять мы так сидели. Я встала.
– Ну вот, потрогал, – улыбаюсь и одеваюсь. Смотрю, как он оправляется от эмоций.
– Ну, ты даешь! Что это? Особые точки?
– Не своди все к банальностям. Ученый-натуралист, – смеюсь.
Он вскакивает. В комнате поймать меня не трудно. Поцелуй очень нежный, счастливый. И недолгий.
– Ужинать сейчас будем, – Олег деловито загремел посудой.
На ужин котлеты и пюре из картошки. Чай с вафельным тортом. Родителей решили не дожидаться. Дороги замело. Едем медленно.
– Маша, я в запале тебе больно не сделал?
Я мотаю головой, подбородок прячу в куртке.
– Я хотел с тобой поговорить насчет конторы. Но сейчас не могу. Все дела вынесло из головы.
– Потом поговорим.
Мы прощаемся у подъезда. Мне еще эскизы сегодня рисовать. Перед сном я думаю: «Что-то не так. Чувство непонятной опасности от отношений. Надо посоветоваться с наставницей».
Глава 5
Последствия не замедлили сказаться. Утром я не смогла войти в привычное состояние для тренировки. Это напугало. На учебу решено не ездить. Визит в центр реабилитации тоже отменила. А смысл? Сил кому-либо помочь нет совершенно. Сходила к маме на работу в ЖКО. Позвонила и у всех отпросилась, как могла. Дождавшись обеда я поехала к Вере Абрамовне. Всю дорогу были опасения не застать ее на месте. Но повезло – она уже освободилась.