Внимание - чудо-мина !
Шрифт:
– Как только закончат "орлы", присылай "академиков".И тоже, чтобы всю ТОС привезли не в черных дюралевых ящиках, а в патронных. И поменьше, пожалуйста, .возни и хождения вокруг! Чтобы все втихаря, тихой сапой...
Ясенев кивает.
– Понятно, будет сделано. Значит, одну здесь...
– Другую - я уже сказал где, - перебивает его Маринов.
– Поехали дальше. Времени у нас в обрез.
Выходя из дота, он прислушивается.
– Слышишь? Уже и на юге гремит! Ясенев прислушивается тоже.
– Вот жмет, гад! Говорят, наши ведут тяжелые оборонительные
– Надеюсь, там наши каждую шахту заминируют, - говорит, быстро направляясь к "эмке", полковник Маринов.
Стригут небо ножницы прожекторов. Спит беспокойным сном огромный город. Блестящим поплавком ныряет в волнах быстрых туч косой полумесяц. Проносится по виадуку какой-то грузовик, в стороне станционных путей сигналит маневровая "кукушка".
– На почтамт!
– командует, садясь в "эмку", полковник.
На городском почтамте командиров операции "Харьков" ждет сюрприз. Когда они подъезжают к затемненному зданию харьковского почтамта, из его зашторенных окон слышатся весьма явственно разухабистые переборы тальянки, женский смех и нестройное пение:
Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой...
Маринов и Ясенев переглядываются в недоумении.
– Это что еще за яблони и груши?
– с угрозой ворчит полковник, вылезая из машины.
– Что за чертовщина?
А гармонист в здании почтамта, оборвав песню, начинает плясовую. Слышен недружный топот.
– Гопак?
– удивляется Ясенев, - Гопак на минах?
Командиры быстро входят в центральную дверь, почти вбегают в зал, Маринов впереди, Ясенев за ним. Последним входит Коля Гришин. Все жмурятся, войдя из мрака в ярко освещенный электрическим светом зал.
Веселье в полном разгаре - вокруг столиков с чернильницами и бланками телеграмм и почтовых переводов солдатики наяривают казачка с разрумянившимися дежурными телеграфистками и почтовыми служащими. На столиках - бутылки в ящиках.
Первым заметил начальство гармонист. Он тут же прекращает свою музыку, кладет гармонь на столик, вытягивается по команде "смирно".
К Маринову подбегает немолодой комбат с медалью "За боевые заслуги", на ходу подтягивая поясной ремень и поправляя гимнастерку. Нельзя сказать, что вид у него очень испуганный.
– Что у вас, капитан, тут за песни и пляски? Вы командир саперного батальона или руководитель ансамбля?..
– грозно вопрошает полковник.
– Разрешите доложить, - козыряя, говорит скороговоркой комбат, - тут мои бойцы с дивчинами...
– Вижу, что с дивчинами!
– повышает голос полковник, - Вы что, с ума сошли? Танцы-манцы развели, пьянку затеяли?! Когда каждая минута дорога?!
– Тише, пожалуйста!
– просит комбат жалобным голосом, тревожно оглядываясь на сгрудившихся поодаль плясунов.
– Под все это веселье мои бойцы внизу минируют... то есть, простите, втыкают "колья" в подвале!.. Чтобы даже телеграфисточкам было невдомек... Одна смена тут танцует, другая в подвале работает...
По лицу полковника, секунду назад такому гневному и возмущенному, медленно расползается
– А в бутылках горючая смесь!.. Взрывчатку и горючку втащили сюда под видом пива и закуски...
Маринов, широко улыбаясь, оглядывается на Ясенева: "Лихо придумали, черти! Молодцы. Пляски на минах, а?"
Полковник делает несколько шагов вперед, подносит руку к козырьку фуражки с черным околышем инженерных войск.
– Здравствуйте, товарищи!
– громко, как перед строем, приветствует он бойцов и девушек.
– Ну, чего застеснялись? А ну, гармонист, вдарь камаринского!..
Гармонист схватил гармонь, рванул мехи, забегали по планкам быстрые пальцы, Полковник идет к дверям,
– Вижу, здесь у вас все в порядке, - с улыбкой говорит он комбату. Как на других объектах вашего батальона? Первый приз вам за художественную самодеятельность!
На вокзале идет проверка документов. Зал ожидания забит беженцами и красноармейцами. Много раненых с несвежими повязками. В ресторан тянется длинная очередь. Неумолчный гул голосов, густое облако табачного дыма.
Парный красноармейский патруль подходит к очередной скамейке в углу зала под плакатом с лозунгом: "СМЕРТЬ НЕМЕЦКИМ ЗАХВАТЧИКАМ!" На скамейке четверо мужчин-трое в гражданском, один в красноармейской форме, с перевязанной ногой и костылями - играют в карты.
– Опять проверка!
– ворчит тот, что в красноармейской форме, с треугольниками сержанта в петлицах застиранной почти добела гимнастерки.
Он белобрыс, не старше тридцати лет. На правой щеке краснеет косой шрам. Щеки покрыты золотистой щетиной.
– Шпионов все ловят!
– хмыкнув иронически, бормочет один из цивильных, шаря за пазухой.
Все четверо молча протягивают свои мятые документы.
Возвращая раненому сержанту красноармейскую книжку, патрульный уважительно берет под козырек.
Самый старший из цивильных, с висячими черными усами, тихо, настырно напевает:
Если завтра война, если враг нападет,
Если темная сила нагрянет,
Как один человек, весь советский народ
За свободную Родину встанет
Патрульный читает документы, отдает обратно.
Другой цивильный - громада парень с маленькими голубыми глазами напевает песню другую, тасуя замусоленную колоду атласных карт:
...и врагу никогда
Не гулять по республикам нашим!
Патрульный проверяет сотни людей, изо дня в день, из ночи в ночь. Осовелыми глазами смотрит он, студент-недоучка, на четырех картежников. Тут хоть бумаги с печатями круглыми, на машинке все напечатано, отметки коменданта имеются... А сколько попадается полуграмотных бумаженций, нацарапанных чернильным карандашом каким-нибудь полковым писарем с трехклассным образованием, черт знает какой части!.. Каждому понятно - на фронте такое творится, что никакого настоящего порядка в канцелярском деле, в оформлении документов и быть не может. А это значит: гляди в оба, не то проскользнет враг - шпион, диверсант, не говоря уже о дезертире. А эти документы в полном порядке. Правда, с датами что-то не так - давно бы пора этим цивильным быть в Воронеже...