Внимание: граница!
Шрифт:
— Нет! Нет!
— Я задаю вам последний вопрос, рассчитывая на ваше добровольное признание. Если вы будете упорствовать, то более позднее, вынужденное признание уже не будет считаться добровольным и не принесет вам облегчения участи. Итак, нам известно, что японская контрразведка ассигновала вам шесть тысяч рублей, помимо тех шестисот, которые получил ваш муж лично, чтобы не мешать вам работать. Подтверждаете ли вы это? В мае вместе с полковником Ямамото вы приехали в город Какидзаки. Для вас был приготовлен номер в лучшей гостинице. Затем вы поужинали в ресторане
Допрашиваемая расплакалась:
— Да. Вы правду рассказываете. Я больше не стану запираться. Вы слишком много знаете.
— Тогда давайте по порядку. Какое отделение закончили вы, обучаясь в агентурной школе японской контрразведки?
— Я закончила факультет по разложению советской молодежи.
— Для какой работы готовили вас?
— Вначале я должна была поджечь посевы пшеницы возле N. Но это было только пробным заданием. Три раза мы ездили к селу и готовили эту операцию. Потом от нее отказались, и разведка стала готовить меня к переброске на вашу территорию. В день перехода мне сделали обезболивающие уколы, понаставили синяков, покололи кончики пальцев. С этим я и направилась к вам.
— Если бы ваша легенда прошла и вам поверили, где вы должны были жить?
— Я постаралась бы остаться на участке пограничной заставы. Японская разведка рассчитывала, что я выйду замуж за кого-нибудь из командиров.
— Вы думаете, вам бы это удалось?
— Если бы вы мне поверили, за командиром-то дело не стало бы. Мужчинам я очень нравлюсь.
— Ну, а если бы ваша легенда прошла не столь гладко?
— Тогда через какое-то время я должна была поселиться на станции Б. Японская разведка считает, что в случае войны это будет очень важный стратегический пункт. Я должна была вести учет составов и следить за стрелкой. Кроме того, у меня была бы явочная квартира.
— У вас есть пропуск, отзыв?
— Да; конечно, я знаю пароль.
— Скажите, как вы могли так легко завербоваться в агенты?
— Мне нужны были деньги: мы с мужем еле сводили концы с концами.
— Но разве вы не думали, что своей работой будете способствовать укреплению того порядка, когда, отчаявшийся от нищеты, отец продает дочь за бутыль спирта, когда детство этой девочки проходит в публичных домах, когда и она не избавлена от страха нищеты и голода.
— Я привыкла. Это в порядке вещей. Кто сумеет, живет богато, кто не сумеет, пропадает. Я решила суметь.
— Вы говорите, кто сумеет. Но единственная возможность суметь при тех порядках, при том строе — это продаться, продать свою жизнь и честь тем, кто имеет деньги. Разве не надоело вам продаваться?
— Если нет иной возможности…
— Неправда, есть иная возможность…
В этот день допрос был закончен.
Получив от Надежды Чун нужные сведения, я передал арестованную в распоряжение погранохраны округа. Эти сведения помогли предотвратить диверсии в крупных городах, которые готовила японская разведка.
Война народная
1941 году, в середине июня, меня вызвали в Москву, в Кремль, для вручения ордена
Кроме ордена, управление погранохраны вручило мне бесплатную путевку в санаторий, в Сочи. Это была первая в моей жизни путевка на курорт. Да и отпуском я не пользовался уже семь лет, так что приготовился отдохнуть как следует.
21 июня я прибыл в санаторий, хорошо устроился, успел еще полюбоваться морем. А на другой день, 22 июня 1941 года, уже отправлялся спешным порядком обратно в часть. Началась Великая Отечественная война. В начале июля я был уже в своем дальневосточном отряде.
Советско-японский пакт о нейтралитете был заключен весною 1941 года сроком на пять лет. Однако мы уже знали, чего стоят для агрессоров подобные пакты. События показывали, что Япония только ждет удобного момента для нарушения пакта… Не открывая военных действий, японские империалисты, тем не менее, незаконно задерживали и топили наши суда в дальневосточных водах.
Летом сорок первого года наш отряд, от рядовых до командиров, помимо усиленной пограничной службы, занят был напряженнейшим строительством защитных сооружений.
Невеселые сводки приходили с фронта. Трудное это было время для каждого из нас. И командиры, и бойцы-пограничники — все рвались на фронт. Казалось, будь мы там, в гуще событий, что-то сумели бы исправить, сделать лучше. Я, как мог, объяснял нетерпеливым, что они нужны Родине здесь, на этой не очень-то спокойной границе. А сам ждал ответ на свой рапорт, отправленный на имя наркома внутренних дел. НКВД отказал в моей просьбе отправить меня на фронт. Но я не успокоился и через некоторое время направил новый рапорт, где, казалось мне, неопровержимо доказывал, что нужен именно там, на фронте. Я указывал на то, что имею большой боевой опыт, а на границе мною уже воспитаны опытные заместители.
Однако и на этот раз я получил не только отказ.
Только летом сорок второго года получили приказ о формировании дивизии для отправки на фронт.
Дни и ночи сидели мы в штабе, вновь и вновь придирчиво обсуждая каждую кандидатуру. Нужно было и на фронт отправить людей закаленных, опытных, и на границе оставить тех, кто сможет хорошо воспитать и обучить прибывшее пополнение.
Списки были составлены. Однако приказа об отправке на фронт наших пограничников все не было. Только в ноябре получили мы этот приказ.
24 ноября 1942 года в зале нашего клуба, отстроенного самими пограничниками, собрались будущие фронтовики. Зал был переполнен. Пограничники сидели, стояли, заполняли все уголки зала. Коричневые от зимнего загара, закаленные морозами и жарой лица. Люди, проверенные опасной и трудной жизнью пограничника. Многих из них я знал в лицо, не раз разговаривал с ними. Всех нас граница спаяла в одну крепкую, дружную семью.
— Ну, что, товарищи, споем на прощание нашу любимую!
— Споем!
Я запел: