Внимание… Марш!
Шрифт:
Рита толкнула меня локтём в бок. Острым таким локтём, надо признать. Резко толкнула. Попала точно в почку. Я даже икнул.
– Я уже привыкла, что ты постоянно шутишь, – призналась она.
Я ловил ртом воздух и подумал было о том, что вряд ли я привыкну когда-нибудь к таким приёмчикам. Вывод? Отставка Рите? Панцирь средневекового рыцаря? Всё это слишком радикально. Придётся подкачать косые мышцы. Укрепить, так сказать, бочину. В смысле – оборону.
Глава 5. Мартышка и качки
На ВДНХ мы попёрлись втроём
Мы обстебали всё, что дышит вокруг, и откаламбурили все слова, какие разыскали в вагоне. Та эпоха предшествовала эре тотального рекламирования. Поэтому, всё, что могло быть написано в поезде метро – это собственно схема линий Московского метрополитена имени В. И. Ленина; набившие оскомину «не прислоняться»; «места для инвалидов, лиц пожилого возраста и пассажиров с детьми»; и редкие таблички, типа «стоп-кран» или «кнопка для экстренной связи с машинистом».
– Кира, не прислоняйся, – говорю я, пихая его локтём в бок.
– Я не прислоняюсь!
– Не прислоняйся, Кира!
– А я и не прислоняюсь
– Нет, ты прислоняешься!
– Да не прислоняюсь я!
– Нет, Кира. Ты прикидываешься слоном. Значит, ты прислоняешься.
– А я не прикидываюсь слоном, – ржёт Мазут. – Я и есть слон! Смотри, какой я огромный! Даром, что бивней нет.
– Нет, Кира, слон не может быть гражданином СССР. А ты, очевидно, он самый и есть: принявший присягу гражданин СССР. Но ты косишь под слона. А в метро это запрещено! Видишь, на дверях белой краской написано.
Мы вели себя неприлично. Попутчики морщились и отворачивались от нас. Пенсионеры причитали себе под нос и крутили скрюченным пальцем у седого виска. Равиль стоически рдел рядом, традиционно не проронив ни слова, но и не открещиваясь от нас ни на полшажочка. Его выдержке мог позавидовать любой спортсмен самого высокого уровня.
– А ВДНХ тоже глагол? – не унимается перевозбуждённый Кирка.
– Нет, ВДНХ – это часы, – не раздумывая, отвечаю я.
– Как это? – не верит он.
– Весной Днём и Ночью Холодрыга. Или Вкушаю Днём и Ночью Харчи.
– Или Воровал Днём и Ночью Хапуга, – поддержал меня Мазут, не приняв про харчи на свой счёт.
– Так, значит, всё-таки глагол? – подначил я вновь. – Вспороли Дыню – Нож Хрустнул. Верную Дворнягу Необходимо Хоронить.
Кирка
– Вонючей Дорогой Низвергаются Холуи.
Я критично посмотрел на него.
– Нет, не глагол… Может, наречие?
– А как это? – не понял Мазут.
– Ну как там сейчас на ВДНХ?
– А как там? – окончательно растерялся Кирилл.
– Вверх Дном, Неряшливо и Хаотично, – просветил его я.
Кто ж знал в далёких восьмидесятых годах прошлого века, что эти слова явятся грустным пророчеством, ибо в описываемое время ВДНХ как раз таки неплохо держалась и никакого бардака там ещё и в помине не было. Моя критика была с перегибом. Вход Для Новых Хозяев – всё это будет потом.
Мазут с готовностью заржал, сотрясая нержавеющую сталь вагонных поручней, на которых висел. Распахнулись неприслонябельные двери. Станция «ВДНХ». Валим на эскалатор единственного в то время выхода на волю. Кирка по-прежнему перевозбуждён, аж приплясывает. А я подустал. Захотелось философического релакса. Я повернулся к Равилю (всё ещё пунцовому от стыда) и пространно обратился к нему, указывая дланью на Мазута:
– Винный Дух Негативно Характеризует. Вашему Дружбану Нельзя Хамить. Высокий Дылда Наверняка Хищник.
Тут пришла, наконец, пора расслабиться и рассмеяться Равилю. Возможно, подействовала смена обстановки. На эскалаторе мы уже не находились под таким гнетущим прицелом сопутствующей публики. И, прежде чем мы миновали тяжёлые размахайки дубовых дверей и влились в уличный поток, я поставил жирную точку:
– Нет, старики, ВДНХ – это стопудняк химический термин.
– Я весь внимание, – напрягся доверчивый Кира.
– Вызывающая Дерматит Норма Хлорки.
Смеяться полагалось, но смех вышел жидким. Я и сам понял, что не достиг апогея.
– Хорошо, тогда Водно-Дисперсный Несмываемый Химикалий.
Вход на ВДНХ в ту пору стоил десять копеек. Их полагалось опустить в турникеты той же системы, что и в метро – только там мы опускали пятачок (либо предъявляли проездной вахтёру). Попав на выставку, первым делом, мы закупились фирменным пломбиром в вафельном стаканчике по двадцать копеек за порцию. На площадке за Главным входом грузились «трамвайчики». Это был изящный автопоезд Рижской автобусной фабрики, с головным моторным дореформенным «рафиком» (щекастым, с круглыми фарами и узким зубастым зёвом) и двумя прицепами. К каждой паре диванов (друг напротив друга) имелся свободный проход, ни окон, ни дверей не было. Проезд стоил десять копеек, которые обменивались на зелёный билетик Московского транспортного управления (МТУ).