Вниз по темной реке
Шрифт:
— Винсент вчера обмолвился о моей тактичности — сравнил меня с медведем, продирающимся сквозь подлесок. — Репортер криво усмехнулся. — Да, я совершил глупый поступок, рассказав отцу третьей жертвы о первых двух. Пытался его убедить в необходимости разговора с дочерью. Он же все вывалил в прессу.
— «Таймс» сообщила только, что Ярд замалчивает убийства состоятельных жительниц столицы, — прищурился Том. — Тех двух женщин тоже нашли на реке? И тоже в лодках?
— Один и тот же почерк, — кивнул я, и Том задумался.
— Любопытно, что отец третьей пострадавшей сообщил в газету не все подробности.
И правда, странно. С другой стороны, Форсайт был настолько разгневан, что мог пропустить мои слова мимо ушей либо просто не придать им значения.
— Его фамилия — Форсайт. Доктор, приостановивший практику. Есть в нем нечто сомнительное.
— Могу потихоньку навести справки, — хмыкнул Том.
— Если Винсент прослышит об этом хоть краем уха, — тут же догадается, что вы действуете по моей просьбе, — покачал головой я. — И тогда, хм… тогда он точно выбросит меня на улицу.
— А если преступник снова убьет? — спросил Том, и я невольно вздрогнул. — Можно порыться в наших архивах. Уж об этом Винсент не узнает.
У меня в ушах зазвучали упреки Белинды — дескать, я никогда не приму чью-то помощь. Бел словно за спиной стояла — так ясно я ее услышал.
— Подождем пару дней, Том, — выдавил я еще одну улыбку. — Дам вам знать, если возникнет необходимость. Договорились?
Он покрутил в руках кружку и, дождавшись, когда я допью кофе, заговорил:
— Как медведь сквозь подлесок? Что ж, понимаю. Сам недалеко ушел. Но, знаете, иногда невредно уподобиться сове.
— Сове, значит… — задумчиво повторил я.
Том грустно улыбнулся и вновь посерьезнел.
— У меня был один редактор, умнейший человек. Умер в прошлом году. Так вот, он дал мне совет. — Том обвел пальцем круг над головой. — Слышали, что совы умеют крутить шеей на триста шестьдесят градусов? Умеют ждать, пока в лесу не стихнет мешающий им гвалт.
— То есть мне следует прекратить дергаться? Лучше сесть на жердочку и ждать, пока ответ не придет сам собой?
Я ухмыльнулся, дав понять Тому, что вижу в его совете желание помочь. Репортер уперся локтями в стол и машинально потер изувеченный палец.
— Ну, гарантий не дам, но, судя по опыту, нужный ответ нередко получаешь, прекратив давить на человека.
— Понимаю, Том.
Мы помолчали, и я смущенно добавил:
— Кстати, я вам благодарен. Вы все-таки не упомянули в статье, что миссис Манро осталась жива.
— Вы просили, я сделал, — дернул плечом репортер, и все же я чувствовал себя обязанным.
— Мне очень неловко, что я не рассказал вам подробностей. Прошу еще немного подождать.
— Конечно. — Том приподнял кружку — дескать, — не обижается. — В следующий раз угостите меня кофейком.
Расставшись с Томом, я долго стоял на мосту Блэкфрайерс, наблюдая за рекой, играющей течениями, словно мускулами. Оцепенение сбросил только после полудня, а когда день стал клониться к вечеру и на набережной Виктории сквозь дымку пробились золотые искорки газовых фонарей, я пошел домой, пробираясь среди крикливых мальчишек с кипами газет. Углядев на первых страницах заголовки жирным шрифтом, какой обычно приберегают для новостей о железнодорожных
Швырнув ему монету, я остановился посреди толпы, вглядываясь в текст при свете уличного фонаря. Статья без подписи, в стиле Фишела.
СТОЛИЧНЫХ ДАМ УБИВАЮТ,
СКОТЛАНД-ЯРД ВАЛЯЕТ ДУРАКА.
НОВЫЙ ДИРЕКТОР НЕ ВЛАДЕЕТ СИТУАЦИЕЙ
«За последний месяц совершена дюжина нападений на лондонских женщин, а Скотланд-Ярд очередной раз доказывает свою несостоятельность…»
Я заставил себя прочитать заметку до конца. Разумеется, Фишел подал новости так, что могло показаться: абсолютно все женщины Лондона в опасности, а полиция не продвинулась ни на дюйм. Судя по его намекам, Скотланд-Ярд занимался лишь расследованием нападений на самых состоятельных леди, не обращая внимания на остальных. Послушать Фишела — так получалось, что мы безбожно обманываем публику, и кресло под Винсентом уже шатается. Подводя итог, репортеришка еще раз пересказал историю с судебным процессом над детективами Скотланд-Ярда, словно о ней успели позабыть.
Швырнув газету в урну, я отправился к дому Белинды.
По субботам Бел обычно приглашала гостей. Нередко звала и меня, однако я каждый раз отказывался. В толпе ее друзей мне было бы неуютно, к тому же я знал, что наш день — четверг, когда нам никто не помешает. А больше мне ничего и не нужно.
Встав на другой стороне дороги, я наблюдал за подъезжающими к дому экипажами. Хорошо одетые люди поднимались по ступенькам; кареты, высадив пассажиров, освобождали место другим экипажам. На пороге гостей встречал дворецкий Роберт. Каждый раз, когда открывалась дверь, изнутри доносились звуки музыки, исполняемой струнным квартетом.
В глубине души я желал, чтобы Бел чувствовала себя после ссоры не в своей тарелке; надеялся, что она отменит вечеринку. И все же, подавив гнусный внутренний голосок, я восхитился ее умению не изменять себе. Бел всегда ценила твердость характера, постоянство правил и привычек и не раз рассказывала мне о своей матери, желая, чтобы я понял ее натуру.
Отъехал последний экипаж. Двери захлопнулись.
Ощутив волну сожаления, я прикрыл глаза. Вспомнились волосы Бел, в которые я имел привычку зарываться лицом, ощущая себя настолько в ее власти, что любые мои слова, сказанные в ее присутствии, приобретали совсем иной смысл. Бывало, испытывал желание сразиться с Бел или спасти ее, но этим наши отношения не ограничивались.
Я побрел домой, не заглянув ни в один из десятка встретившихся по дороге пабов. Наверное, до меня наконец дошло: надо меняться.
Гарри был дома — сидел у камина, как и во вторник. На этот раз один, без Джеймса. На столике лежало несколько газет.
Глянув на меня, парнишка моргнул и задал вопрос с тревогой в голосе:
— Уже известно, кто она?
— Ее портреты разослали по участкам, — покачал головой я. — Наверное, завтра будет что-то определенное.
— Она… мертва? — тихо спросил Гарри.