Внук доктора Борменталя
Шрифт:
Существо сделало попытку опуститься на четвереньки.
— Нет-нет, привыкай… Ты теперь прямоходящее… — ласково сказал Дмитрий.
Существо бессмысленно уставилось на Алену.
— Мама, я боюсь… — прошептала она.
— Ничего не бойся, — храбрясь, сказала Марина и, шагнув к существу, погладила его по затылку.
В ответ существо потерлось головой о Маринину руку.
— Ласковый… — сказал Борменталь.
— Какого пса испортили, Дмитрий Генрихович… — вздохнула Катя.
— Что значит — испортили? — возмутился Борменталь. — Посмотри, какой
— Гав! — утвердительно отозвалось существо.
— А сейчас пойдем в сортир. Будем учиться…
— Митя! — поморщилась Марина.
— Ничего не поделаешь, се ля ви! Катя, я сам его провожу, — с этими словами Борменталь мягко взял существо под локоток и вывел из комнаты.
— Одежду ему надо… Костюм, что ли, купить? — неуверенно произнесла Марина.
— Вот еще, Марина Александровна! Он и так вас объест. Тратиться зря! Я ему халат из больницы принесу, — сказала Катя.
Из уборной донесся звук спускаемой воды и радостный возглас Борменталя: «Отлично! Видишь, ничего страшного!»
В ординаторской пили чай терапевт Самсонов и Дарья Степановна. Борменталь рядом ругался по телефону.
— А я буду жаловаться в райздрав! Средства вам отпущены еще три года назад. У меня больные на операционном столе, из всех щелей сифонит! Три случая послеоперационной пневмонии. Я требую немедленного ремонта!
Борменталь швырнул трубку, вернулся к своему остывшему чаю, отпил.
— Не тратьте нервы, Дмитрий, — посоветовал Самсонов. — Ваш предшественник дошел до инфаркта, а ремонта нет как нет. Кроме того, нервы вам еще понадобятся.
— Что вы имеете в виду? — насторожился Борменталь.
— Вашу собаку. Поселок гудит от слухов. И я тоже считаю, что это негуманно.
— Очеловечивать — негуманно? — изумился Борменталь.
— Вот именно. В обстановке всеобщего озверения очеловечивать собак — негуманно. Людей сначала очеловечьте, — терапевт вытер губы платком и вышел из ординаторской.
Борменталь с досадой бросил на стол чайную ложку.
— Ну зачем? Зачем нужно было трезвонить на всех углах об операции?! Дарья Степановна! — плачущим голосом обратился он к санитарке.
— Да бог с вами, Дмитрий Генрихович! Ни сном, ни духом! Вы у Катьки спросите или Аленки вашей… Разве ж такую вещь утаишь? Теперь каждая собака знает. А анестезиолог, забыли? А Ванька Воропаев, который вас до дому подвозил с собакой?
Борменталь сник. И вправду, шила в мешке не утаишь.
— Отправьте его куда-нибудь, ей-богу, — посоветовала Дарья.
— Кого? — не понял доктор.
— Пса.
— Он уже не пес, Дарья Степановна, — заметил Борменталь.
— А кто же?
— Посмотрим… — загадочно улыбнулся Борменталь.
— Тот-то, прежний, дружок Швондера… Он ведь хуже пса был, — почему-то шепотом сообщила Дарья.
Еще издали, подходя к дому, Борменталь заметил у забора группку жителей деревни, которые неподвижно, как пеньки, стояли у штакетника, глядя
Во дворе у конуры, в теплом больничном халате мышиного цвета, с молотком в руках работал Дружок. Он был уже вполне похож на человека, только двигался неумело и неловко держал инструмент. Однако с упорством, не обращая внимания на зевак, пытался прибить к крыше конуры запасенную где-то фанерку. Приставя к ней гвоздь, он неторопливо тюкал по шляпке молотком, три других гвоздя по-плотничьи держал в сомкнутых губах. Он был весьма сосредоточен.
Зеваки с терпеливым ужасом наблюдали за Дружком, ремонтирующим свою конуру.
Борменталь не выказал смущения или растерянности, подошел к Дружку сзади и несколько секунд с отцовской улыбкой наблюдал за его работой. Потом похлопал по халату.
— Молодец! Правильный мужик, — сказал он, адресуя эти слова более дурынышцам, чем бывшему псу.
Дружок обернулся и что-то приветливо замычал сквозь гвозди во рту.
Из дома, одетая налегке, выбежала Марина с неизменной газетой в руках.
— Господи! Я и не углядела!.. Сейчас же на место! — крикнула она Дружку.
Тот насупился, потемнел. Борменталь же, мгновенно вспыхнув, тихо и яростно прошипел:
— Что ты мелешь?! Здесь люди!
И, полуобняв Дружка за плечи, ласково проговорил:
— Пошли домой, дружище… Потом доделаем.
Уже с крыльца он обернулся и крикнул застывшим дурынышцам:
— Расходитесь, граждане! Здесь вам не цирк.
Дружок покорно вошел в дом. Молоток понуро висел в его вытянутой руке. Изо рта торчали шляпки гвоздей. Марина, недовольно шурша газетой, проследовала за ними.
В гостиной Алена наряжала новогоднюю елку. По-прежнему в доме царил развал. Борменталь остановился посреди комнаты, сделал паузу, как бы собираясь с силами, и вдруг, повернувшись к жене, произнес:
— Извинись.
— Перед кем? — оторопела Марина.
— Перед ним, — ткнул он пальцем в грудь Дружка.
— За что?
— Ты обратилась к нему, как к собаке.
Дружок поморщился, давая понять, что он не настаивает на извинении.
— Почему как к собаке? Я и к тебе могу так обратиться. Я взвинчена, волнуюсь, а он пропал… Ты не представляешь, что тут пишут! Ты читал новые указы Президента? Это же ужас какой-то! Я только что подала заявку на митинг в поселковый Совет! А ты про Дружка! — Марина с шумом потрясла газетой.
— Мне наплевать! Ты оскорбила его человеческое достоинство!
Марина шумно вздохнула и улыбнулась, что должно было означать: спорить с безумцем невозможно, я покоряюсь.
— Извини, Дружок, — с милой улыбкой произнесла она.
— На «вы»! — потребовал Борменталь. — Ты с ним не училась.
— Это уж точно! — рассмеялась она. — А сам, Митенька! Ты же зовешь его на «ты».
— Мне можно. Я, так сказать, его отец.
— А я его кормлю, — не сдавалась Марина.
— Кстати, чем? — осведомился Борменталь, сбавляя тон. — Я хочу знать: что он сегодня ел на обед?