Внук доктора Борменталя
Шрифт:
— В магазине только овсяные хлопья. Ел овсянку… А талоны на него дадут?
Дружок переводил взгляд с Борменталя на Марину, мимикой помогая обоим. Наконец не выдержала Алена.
— Хватит вам! Все о’кей. Помогите мне лучше…
— Да вынь же ты гвозди изо рта! — внезапно закричал на Дружка Борменталь, давая себе разрядку.
Дружок выплюнул гвозди на ладонь, уставился на хозяина: какие еще будут приказания?
— Видишь! — ехидно сказала Марина. — На себя посмотри. У нас с ним полное взаимопонимание.
Дружок напрягся, зашевелил бровями, потом изрек:
— Демократия. Гласность.
Подумав, он добавил:
— Перестройка — это клево!
— Алена, твоя работа? — грозно спросил Борменталь. — Вы мне человека не увечьте политикой. Бред какой-то! Он должен стать человеком естественным!
— Человек человеку — друг, товарищ и брат, — сказал Дружок.
У Швондера тоже стояла елка, украшенная пятиконечной звездой и увешанная памятными, за отличную службу, юбилейными, членскими и прочими значками, коих за долгую жизнь у Михаила Михайловича накопилось достаточно.
Старенький телевизор в углу передавал что-то предновогоднее, развлекательное, глубоко чуждое. Швондер на него и не смотрел. Он перечитывал старые дела, листая пожелтевшие страницы доносов и протоколов. Наконец он закрыл очередную папку, на обложке которой значилось: «Шариков П. П. Материалы к биографии», и, тяжело кряхтя, поднялся со стула.
Он подошел к стене, на которой висела именная шашка, снял ее, любовно провел ладонью по лезвию.
Швондер накинул шинель и с шашкой в руке направился в кладовку. Он включил там свет, лампочка осветила связанные в стопки дела, полки со старым заржавленным инструментом, листы железа, деревянные чурки. На верстаке стоял точильный круг. Швондер щелкнул выключателем, и круг начал медленно и тряско раскручиваться.
Швондер взялся за шашку обеими руками и прикоснулся лезвием к вертящемуся точильному камню. Из-под лезвия брызнул сноп искр.
Борментали готовились к новогоднему застолью. В наспех прибранной гостиной, между елкой и клавесином, под старым абажуром был накрыт стол с небогатой снедью, стояли бутылки сухого вина и шампанского и бутылка водки. Марина с Аленой хлопотали на кухне, нарезая овощи для салатов, Борменталь с Дружком, одетым в трикотажный спортивный костюм доктора, носили тарелки к столу.
— Дружок, голубчик, захвати мне глубокое блюдо из серванта! — крикнула Марина.
Дружок появился в кухне с блюдом. Вид у него был насупленный.
— Что хмуришься? — спросила Марина.
— Что вы все — Дружок да Дружок… Человеческое имя хочу, — сказал он с обидой.
— Он совершенно прав! — сказал Борменталь, появляясь в кухне. — Я об этом думал. Нужно дать имя и фамилию, и чтобы никаких Дружков!
— Ну, и какое же ты хочешь имя? — спросила
— Человеческое, — потупился Дружок.
— Предлагаю — Борисом. В честь Ельцина, — сказала Марина.
— При чем тут Ельцин? — поморщился Борменталь.
— Дружок, хочешь американское имя? — предложила Алена. — Мне нравится Грегори.
— Не хочу Грегори. Хочу Василием, — сказал Дружок.
— И прекрасно! — воскликнул Борменталь. — Василий — замечательное русское имя.
— А фамилия? — спросила Марина.
В кухне наступила пауза. Дать Дружку фамилию было нелегко.
— Бери нашу… Борменталь, — неуверенно предложил Дмитрий.
Новоявленный Василий отрицательно помотал головой. Борменталь обиженно засопел, смерил Василия взглядом.
— Почему так? — с вызовом спросил он.
— Еврейская… — совсем поникнув, отвечал Василий.
— Стыдно, Вася, — укоризненно сказала Марина.
— Вот уж не думал, что ты — антисемит, — с удивлением проговорил Борменталь. — Во-первых, если хочешь знать, фамилия Борменталь — не еврейская, а немецкая. Иван Арнольдович, дед мой, происходил из обрусевших немцев. А во-вторых, действительно стыдно… Антисемитизм у нас в семье не в почете.
— Не антисемит я… Просто с такой фамилией… трудно. Будто сами не знаете. Будь вы Сидоров, уже главврачом были бы… — сказал Василий.
— Возможно. Но тебе-то что? Ты собираешься делать карьеру? — иронически спросил Борменталь.
— Собираюсь. Не на шее же у вас сидеть. Я взрослый пес… то есть мужчина, — поправился Василий. — Я делом заниматься должен.
— Ну-ну… — удивился Борменталь. — Тогда сам выбирай.
— Дружков! — не вытерпела Алена.
— Во! — расцвел Василий. — Это то, что надо.
— Значит, в паспорте запишем «русский»? — саркастически осведомилась Марина.
Василий подумал, снова отрицательно помотал головой.
— Почему же? — спросила она.
— Сами мне читали, что у вас с национальным вопросом творится. То русских бьют, то русские кого-то бьют. А я собака… Хочу остаться собакой по национальности.
— В пятом пункте нельзя писать «собака», — сказал Борменталь.
— Почему? — искренно удивился Василий. — Чукча можно, еврей можно, а собака — нельзя?
Вопрос застал Борменталей врасплох своею логичностью. Чтобы проехать этот щекотливый момент, Марина погнала всех к столу. Борменталь хлопнул себя по лбу и скрылся. Через минуту он вернулся в гостиную с завязанным свертком в руках.
— Василий! — торжественно начал он. — Разреши преподнести тебе наш новогодний подарок. Здесь твой первый костюм, в котором ты сможешь появляться на публике…
— И-ууу! — счастливо взвыл Василий, пытаясь лизнуть Борменталя в руку.
— Прекрати! — доктор отдернул ладонь. — Иди лучше переоденься.