Внутренние война и мир
Шрифт:
Слова Сартра вполне можно применить к Арджуне. Кризис Арджуны имеет экзистенциальную природу.
Западные мыслители-экзистенциалисты — Сартр, Камю, Унамуно, Ясперс и Хайдеггер находились точно в таком же состоянии ума, что и Арджуна. Поэтому будьте внимательны! Кришна может родиться и на Западе, поскольку там, где появляются люди, мыслящие подобно Арджуне, велика вероятность рождения Кришны.
Весь Запад погрузился в экзистенциальный кризис. Единственной реальностью, нависшей над западным миром, является человеческое состояние беспокойства. Что делать и чего не делать — это или то? Что выбрать и от чего отказаться? Какую ценность предпочесть,
Вспомните, экзистенциализм, зародившийся на Западе, появился на свет между двумя войнами. Сартр, Камю и Унамуно появились как результат двух последних мировых войн. Эти войны породили на Западе то же состояние сознания, что и Махабхарата в Арджуне. Они перевернули все западные ценности. Теперь вопрос стоит так: «Сражаться или не сражаться?» Что может дать сражение? И ситуация оказывается схожей: «Какой смысл сражаться, если все наши люди умрут?» Перед лицом такого критического положения, как война, все ценности и правила, созданные в мирный период, оказываются под вопросом — и это совсем не удивительно. Поэтому вы задали правильный вопрос.
Сартр находится точно в таком же состоянии ума, как и Арджуна, но перед современным философом стоит иная опасность. Опасность исходит не из состояния ума Сартра. Хотя Сартр находится в том же положении, что и Арджуна, ему кажется, что он уже достиг уровня Кришны. И в этом заключается опасность. По существу, если бы Сартр, находясь в таком же состоянии, что и Арджуна. спрашивал, то все было бы хорошо; если бы он задавал вопросы, все было бы правильно. Но Сартр дает ответы, и в этом — опасность.
Опасность состоит в том, что Сартр не задает вопросов; он не спрашивает, что правильно. Вместо этого он дает ответ, что все неправильно. Сартр называет все неправильным: жизнь не представляет ценности, сущее бессмысленно.
Сартр заявляет, что в мире нет божественного, нет души, ничто не сможет пережить смерть. Все сущее погружено в анархию, все случайно и бессмысленно. Сартр дает такие ответы, и в этом состоит опасность.
Арджуна также мог давать свои ответы, но вместо этого он просто спрашивает. Если бы Арджуна отвечал, то неизбежно подверг бы себя опасностям. Но Арджуна лишь задает вопросы. И, по моему мнению, если человек, подобно Сартру, считает, что мир не имеет ценности. что реально лишь отсутствие ценности, что жизнь бессмысленна и бесцельна; если человек действительно встал на такие позиции, то нет никакого смысла также и в словах самого Сартра! В таком случае он должен просто молчать. В данной ситуации только молчание будет осмысленным. Любые разговоры бесполезны.
Но нет, Сартр не молчит. Он стремится говорить, объяснять, убеждать других в своей точке зрения — следовательно, за этим стоит некий страх. Источником страха является внутренняя неуверенность Сартра в себе, в истинности своей позиции. Возможно, объясняя свою точку зрения другим людям, Сартр желает увидеть их реакцию. Если они согласны с его положениями, если они посчитают их верными, значит, его взгляды верны. Тогда он также сможет поверить в свою правоту.
До тех пор, пока Сартр задает вопросы, он прав. Но западные мыслители-экзистенциалисты навесили на вопросы ярлыки ответов. А когда вопрос подается как ответ или как объяснение, когда ученик выступает в роли учителя, развивается кризис ценностей — что и случилось на Западе.
В западном мире все смешалось; все перевернулось вверх дном. И, кажется, нет никакого выхода из этой неразберихи. Не потому, что пути нет, путь всегда есть, но потому,
Арджуна не присоединяется к этой точке зрения. Он не перестает вопрошать: должен быть выход. «Я ищу, я спрашиваю. Пожалуйста, скажи мне». Арджуна умоляет Кришну: «Пожалуйста, скажи мне, пожалуйста, объясни мне. Я погружен в невежество, я ничего не знаю». Арджуна проявляет смирение. Невежество Арджуны смиренно. Невежество Сартра вовсе не смиренно. Его невежество весьма агрессивно, и в этом — опасность. Ничто не несет такой угрозы, как агрессивное невежество.
Но невежество часто бывает очень красноречивым. Арджуна задает вопросы. Он говорит: «Я ничего не знаю, я в сомнении, кризис поглотил меня. Пожалуйста, покажи мне путь». Он не прекращает поиски в надежде найти выход.
С моей точки зрения, Арджуна более отважен, чем Сартр. Человеку, который испытывает такое страдание, необходимо обладать огромным мужеством, чтобы продолжать поиск пути. Сартр не настолько отважен. На словах он очень смел, но в действительности ему не хватает мужества.
Часто, когда человек идет по темной аллее, он насвистывает. Тем, кто спит по соседству, этот свист может показаться довольно смелым актом, но, по существу, это не так. Свист свидетельствует только о страхе. В нем вовсе не проявляется мужество, это — всего лишь попытка скрыть страх.
Мы имеем дело с попыткой отрицать существование вулкана, хаоса, порожденного на Западе двумя мировыми войнами; с попыткой оставить незамеченным чудовищный ураган, который пришел из самых глубин, выбил почву у людей из-под ног и разметал все вокруг. Если жизнь не имеет смысла, то зачем бояться этой бессмысленности, абсурда? Если ценностей не существует, то зачем тратить время на их поиски? Если нет ничего божественного, то какой смысл в набожности? А раз не на что надеяться, значит, нет причины страдать от отчаяния.
Попытка избавиться от беспокойства, даже в состоянии отчаяния, свидетельствует лишь о слабости сердца и об отсутствии мужества. В действительности, мы можем узнать, насколько подлинна наша надежда, лишь опустившись до последней степени отчаяния. Только когда стремление к свету рождается в густой, плотной тьме, становится понятно, связана ли тяга к свету с истинным мужеством, страстным желанием и сильнейшей решимостью.
Сартр и другие западные мыслители-экзистенциалисты беспомощно принимают отчаяние. Безысходность уже наступила, и западный мир не сможет так легко отделаться от нее. Поэтому экзистенциализм и близкие к нему течения мысли — всего лишь веяние моды. И эта мода уже начала слабеть, она вот-вот исчезнет. Сейчас экзистенциализм больше не представляет собой живое учение. Западная молодежь отвергает его, он считается старомодным: «Давайте отбросим эту бессмыслицу».
Но вредные последствия отчаяния и безнадежности, через которые прошло поколение Сартра, сказываются и на новом поколении. Молодые люди говорят: «Хорошо, тогда мы будем танцевать голыми на улицах. В конце концов, это вы сказали, что все бессмысленно. Тогда зачем носить одежду? Мы будем вступать во все виды сексуальных отношений — ведь вы же сказали, что жизнь не имеет смысла, тогда зачем же заводить семью? Мы не будем проявлять ни к кому уважение, поскольку — как вы говорите — если нет ничего сакрального, то какой смысл в уважении? И наконец, мы не будем думать о завтрашнем дне».