Внутренняя красота
Шрифт:
В родительском доме всё было иначе. Бабушка Маша была глуховата и смотрела телевизор с убивающей громкостью. Не помогали даже затычки в ушах. Отец не был глух, но тоже любил смотреть передачи с нечеловечески громкими воплями из телевизора. А ещё он любил дёргать меня по пустякам.
– Ульяна! Ульяна! Быстрее, иди сюда!
Он орал так, будто в комнату вдруг прилетела ракета, оторвала ему обе ноги и заодно контузила на всю голову. Я закатывала глаза, откладывала в сторону ручку и ковыляла в комнату, где в старом кресле сидел отец. Кресло было ему не по размеру, из-за
– Сколько можно тебя звать! – с раздражением говорил он. – Переключи канал. Я не хочу смотреть рекламу.
Телевизор был старым, сделанным ещё при Брежневе, поэтому пультом для переключения каналов служили дети.
– Пап, я уроки делаю, – оправдывалась я, подавляя внутреннее раздражение.
Я выходила в коридор и слышала в спину:
– Подожди, там сейчас реклама будет! Переключи, пока не ушла.
Мне было в тягость жить с родителями. Они не любили меня, а я не любила их. Лет в десять наш участковый невропатолог рассказал нам о школе-интернате для детей-инвалидов.
– Специально для таких, как ваша девочка. Там её будут лечить и учить.
– В счёт пенсии? – спросила мать.
– Нет. Вы как опекун по-прежнему будете получать пенсию дочери. Льготы на коммуналку тоже останутся. Ульяна будет жить в хороших условиях. Там прекрасные врачи. Специальная учебная программа для… особых детей.
– Я хочу туда!
Мне страшно польстило, что меня назвали «особым ребёнком». Отчего-то я решила, что в коррекционной школе меня будут учить по программе для одарённых детей.
– Мама, о чём тут думать? – тараторила я, вклинившись в разговор взрослых. – Там даже дополнительные занятия есть!
– Уля, помолчи! – мать нахмурилась. – Скажите, а этот интер…. Эта школа. Да, школа с проживанием. Где она?
Школа находилась в небольшом посёлке. Дорога от нашего города занимала пару часов на электричке.
– Вы сможете забирать дочку на все выходные и праздники.
– А у Дэна будет отдельная комната, – сказала я.
Матери очень понравилась эта идея. Она всерьёз её обдумывала. Не знаю, обсуждали ли они мой переезд в интернат с отцом, но не думаю, что он был бы против. Он не питал ко мне особо нежных отцовских чувств. И, будучи человеком прямолинейным, моих чувств тоже не щадил.
– Знаешь, Уля, – говорил отец, подвыпив. – Я очень ждал твоего брата. Первый ребёнок – это всегда волнительно. Тем более сын… А вот со вторым всё иначе. Понимаешь, что всё это… Мы вообще троих хотели. Хотя сейчас я понимаю, что и одного было бы достаточно. Согласился сдуру… Всё, забудь!
Я была бы и рада это забыть, но он возвращался к этому проклятому разговору снова и снова.
Родители жили вместе с братом в одной из комнат в коммунальной квартире. Моё рождение сулило им жирный куш – отдельную двухкомнатную квартиру от государства. Но их планам не суждено было сбыться. Вместо квартиры они получили ребёнка-инвалида, требующего трат на лечение, что они к тому же узнали не сразу. Такой вот неприятный киндер-сюрприз; это примерно как надеяться, что в
Мы вчетвером прожили в одной комнате до моих пяти лет. Мать даже не скрывала радости, когда умерла соседка по коммуналке, и нас с братом удалось отселить в отдельную детскую. А в третьей комнате после смерти деда жила бабушка Маша, категорически не желавшая разменивать квартиру. Из-за этого отношения с ней были крайне напряжёнными. Скандалы вспыхивали по несколько раз на дню. Булгаков был сто раз прав в том, что нас всех испортил квартирный вопрос.
Вот почему переезда в интернат я ждала как манны небесной. Мать велела мне молчать, но я не удержалась и поделилась радостью с любимой бабушкой Таней.
– Бабуля, привет! Мама скоро сдаст меня в интернат. Ты будешь меня навещать?
– Куда тебя мама сдаст? – поперхнувшись чаем, спросила она.
– В интернат для больных детей! – бодро отрапортовала я. – Меня будут учить по программе для особых детей. Здорово, правда?
Бабушка странно посмотрела на маму. В её взгляде так и читалось: «и почему я тебя в своё время в интернат не сдала?»
– Уля, иди во двор. Давай-давай, поиграй с собакой. Взрослым поговорить надо, – сказала бабушка, зло прищурившись.
Как я не упрашивала мать, ни в школу с проживанием, ни в интернат, ни в детдом она меня не отправила. И строго запретила касаться этой темы.
Не раз я просила бабушку забрать меня насовсем. Но в этом вопросе бабуля была непреклонна.
– Нет, Уля. Жить ты должна с мамой и папой. Они тебя родили и несут за тебя ответственность. Просто приезжай ко мне почаще.
Хорошо, что мы жили в одном городе и добраться к бабуле можно было за час. Если бы не бабушка Таня, то я не знаю, как бы выдержала всё то, что творилось в моей детской жизни.
Перед сном я всё-таки поделилась с ней наболевшим. Рассказала про танцы, про Арсеньеву и её змей-подружек. Речь моя была эмоциональная, сбивчивая. Я сглатывала ком обиды. Бабушка внимательно выслушала меня, а затем спросила:
– А у тебя там нет подруг?
– На танцах? Была Даша. Но она бросила. Они постоянно смеялись над ней. Шутили, что она толстуха и из-за жирного живота не может достать руками до пола. Дашка даже плакала.
– Уля, а может быть действительно стоит уйти? Найдём тебе другую студию. Я оплачу занятия, не переживай.
– Тут уже дело принципа, понимаешь? Они считают, что могут безнаказанно издеваться над нами. Держат нас за лузеров. Разве то, что я хромаю, делает меня хуже них? Разве мы с Дашей не заслуживаем уважения?
– Ты абсолютно права, Уля! Запомни: никто не смеет унижать тебя. Не слушай этих дур. Ты большая молодец. Я говорила о другом. Иногда лучше уйти и не тратить нервы на неприятных людей. Понимаешь меня?
– Если я сейчас брошу танцы, то Арсеньева не успокоится и дальше будет меня травить. Их много, а я одна. Дашка тут мне не помощница. Она в другом классе. Ну, ты знаешь.