Внутри ауры
Шрифт:
Муха сидел напротив дивана и поначалу подробно разглядывал Машу, но затем осознав, что та не замышляет ничего из вон выходящего, отвлекся. Он направился за стойку. Пробежал лязг винила и закряхтел в старой манере патефон. Мелодия была без слов и ее исполнял симфонический оркестр. Насколько Маша могла ориентироваться в классике, звучал Вагнер. Гангстер выглядел умиротворенным, он ходил взад-вперед, смотрел в окно, наслаждался музыкой, но не переставал проверять время. Девушку уже практически покинул страх, ведь, казалось бы, перед ней находится самый благородный и порядочный бандит, но тут начали происходить странные изменения.
Муха перестал довольствоваться порядком и покорностью, часы привлекали его взгляд все чаще. Он начал ускоряться в своих регламентированных стереотипных движениях. Его ладонь нервно потирала шею до покраснения кожи. Жилы на скулах интенсивно принялись сокращаться и вскоре донесся скрежет зубов. Возбужденные черные
— Fuck! Fuck! — вырвался из него протяжной звериный рык. (пер. с англ.: Блять! Блять!)
Девушка еще больше затряслась от ужаса, она не знала, чего ожидать, рассматривая опухшую руку. Хотелось бежать, но любая попытка стоила бы ей пули в затылок. Непредсказуемость Мухи возрастала, а ситуация накалялась. На часах было уже 17:30. Каждая минута стоила каких-то непередаваемых мучений. Он носился из угла в угол и копил внутри себя ураган. Вдруг, приблизительно в 17:34, с улицы раздалась веселая итальянская болтовня. Четверо важных богатых сеньоров пожаловали внутрь и, вульгарно поправляя тоненькие усики, осмотрели надменно помещение, выискивая партнеров по сделке. Маша, благодаря Господа за долгожданное прибытие гостей, мигом посмотрела на Муху. Тот облегченно выдохнул и без каких-либо раздумий решительно направил пистолет на четверых ничего не подозревающих мафиози:
— You’re late, — судьбоносно заключил каратель и, не дав нарушившим договор клиентам сказать и слова, молниеносно нажал несколько раз на курок. (пер. с англ.: Вы опоздали.)
Пули угодили в точку и через несколько секунд на полу лежало четыре бездыханных трупа с дырками во лбах. Маша прикрыла голову руками и сжалась в комок. Гримаса убийцы выражала неистовое насыщение. Муха аккуратно заправил пистолет обратно в брюки и, не обращая внимания на истекающие кровью тела, продолжил ответственно выполнять остальную часть миссии, больше не тревожа заложницу. Патефон вместе с Вагнером поддерживали атмосферу тихого безумия.
2.
— Нам нужно спешить и спасать Машу!
— Она вероятнее всего уже мертва.
Так начинался и заканчивался любой разговор. Кирилл пытался достучаться до Молдована, который был полностью уверен в беспощадности преступников и необратимости ситуации. Парень психовал, кричал, предпринимал еще попытки, но потом в изнеможении оседал. Подкрадывалось то, чего Кирилл больше всего боялся.
Мозг потерял счет времени. День сменял ночь. Ночь сменяла день. Сутки пролетали незаметно в его бесчувственном опустошенном состоянии. После случайного похищения Маши бандитами и прощания с Яхой Кирилл так и не нашел силы, чтобы как-то справиться с возникшими трудностями. Источник энергии украли, вместе с ней и все надежды на лучшее. Парень понимал, что необходимо что-то предпринять, придумать, спасти Машу, но его заболевание подкралось в самый неподходящий момент и нанесло сокрушительный удар, который откладывался долгое время. Мир блекнул прямо на глазах. Он будто стирался по чьей-то злой воле. Предметы становилось серыми, а вскоре и просто исчезали. Кирилл понимал, что становится безучастным и безынициативным в происходящем вокруг. Вместе с миром он и сам становился прозрачным. Рядом постоянно находился Молдован, но парень по большей части не слышал, что тот ему говорит. Безразличие невозможно было обуздать. Порой казалось, что ноги и руки отказывают. Приходилось поднапрячься, чтобы шевелить конечностями и как-то передвигаться. Речь превращалась в спутанную кашу. Мысли всплывали вязко, неохотно и медленно пересекались между собой. Апатия и депрессия, чередуясь меж собой, словно объединились против раненого организма. С аффектом такой степени Кириллу не приходилось бороться. Он готов был принять любой стимулятор, ударить себя током, отрубить конечность, лишь бы только вернуть адреналин и волю. Но на данный момент выходило лишь беспомощное мычание
— Тучи сгущаются, — декларировал Молдован, пристально глядя на небо, — природа чувствует, что человеку грозит катастрофа…
Кирилла бесил этот человек. Его суеверия, его эзотерика, его смирение, его мутные проблемы, в которые он втянул ни в чем неповинных подростков.
— Ihticoyonpui попал в злые руки, которые хотят разрушать и сеять смерть. Но Ihticoyonpui не может ошибаться. Значит, наше время пришло и человечество ждет гибель.
Молдован рассуждал здраво, хоть и был похож на старика в маразме. Он был готов принять судьбу, понимая, что сражаться с неизбежным бессмысленно.
— Что… Что может сделать какой-то сраный корень дерева?! — возмущенно взорвался Кирилл, смахивая ненавистно слезы с глаз.
— Он делает определенных людей неуязвимыми и наделяет их определенными сверхъестественными силами.
Кирилл отказывался верить в этот бред. Для него старик и шайка бандитов оставались лишь сумасшедшими, по которым плачет психушка.
— Не каждый сможет пережить то, что преподнесет корень. До меня хранителем книги «Индиго» был старый вожак индейского племени. Именно он познакомил Магелланцев с великой Пандорой их предков. Он мне поведал секрет. Так скажем успех своего посвящения в ряды избранных. Этот человек всю жизнь пробыл в добровольном изгнании, нищете, строгом воздержании от всех банальных человеческих потребностей. Он подавлял страсти, познавал границы боли и воли, не пытался поддаться слабости и компромиссу. Путем жестокого издевательства над собой он познал бездну. Он с помощью личного опыта заглянул в самые потайные уголки человеческой души. Побывал в самых опасных, суровых, ломающих, неоднозначных и проверяющих человека на прочность ситуациях. Жажда любого опыта, будь то чувственного или интеллектуального, связала его с тьмой, которую не смог бы выдержать другой человек. Но индеец сохранил рассудок и продолжал копать эту бесконечную яму под самим собой. Он обрел бесценную мудрость, силу духа, ответы на все волнующие тысячелетиями вопросы, но и тогда чертоги знаний и масштабы времени и пространства Пандоры не уничтожили его. Он узрел запредельное совершенство и не сошел с ума. Вожак без затруднения прочитал записи прошлых избранных, которые не значат ничего для тех, кто это сам не осознал и не пережил. Индеец добавил туда свою собственную истину. Ему пришло дословно такое озарение: «жизнь преподносит столько разочарования и бед, сколько человек после этого может вынести свободы и счастья». Он считал, что все наши неудачи, страхи и ошибки потом трансформируются в абсолютное беспечное блаженное существование. А Ihticoyonpui он называл антагонистом любого другого наркотика. Ведь наркотик вызывает эйфорию и легкость, а Ihticoyonpui является трипом или сном, после которого обычная жизнь кажется идеальной, беззаботной и счастливой. Он в действии корня нашел интерпретацию своей личной идеологии познания бездны. Вожак обуздал совершенство и поселил его внутри себя. А истина, принадлежащая индейцу, стала одновременно его спасением и могущественным оружием.
— Что значит истина? — скептически продолжал стонать Кирилл от чудовищного дискомфорта во всем теле.
— Истина — иллюзия, которая помогает жить. Когда начинаешь искренне верить в эту иллюзию, она обретает неописуемую силу. Если есть цель и истина, тогда Ihticoyonpui не разрушает, а становится волшебным инструментом.
— Откуда же взяться вере в нашей уродливой жизни?
— Она никогда и не возникнет в благополучном и мирном течении. Чаще всего человек обретает веру, когда пережил, казалось бы, невозможное. Она и помогает ему, собственно, выжить. Но рождение истины не возникнет вне процесса.
Кирилл сдавил со всей мочи виски, пытаясь унять шум в голове и прервать поток болезненных мыслей.
— Кажется, от этого корня одна польза и человечество ждет светлое будущее…
Молдован спокойно опроверг эту теорию своим монотонным уверенным аргументом:
— Только не стоит забывать, что вера может быть у людей сильная, но цели разные. Слабых Ihticoyonpui расщепит на молекулы, но сильных оставит жить. Многих из этих сильных закаляло лишь зло. Они ненавидели мир, людей, жизнь и готовы уничтожить их.
— Их можно понять, — выдавил цинично Кирилл.
Молдован не стал спорить. Взгляды и видение другого человека невозможно изменить постороннему. Вся ответственность ложилась лишь на случайный подбор событий и объединяющую их в единый конструктор судьбу. Машина пролетала мимо пляжей, джунглей, деревень. Они замешивались в одну невзрачную пленку, которая забывалась навсегда.
— Какая же истина тебе помогла не сломаться и возвела в избранные? — равнодушно поддерживал разговор Кирилл, понимая, что без Молдована он ничего не сможет реализовать, и надеясь найти в его душе лазейку.