Внутри ауры
Шрифт:
— Да, — с широко раскрытыми глазами перебил Кирилл, — именно эту черту я и видел… Именно про нее говорил, что… Там что-то было и дальше… Но я не смог добраться туда… Казалось, что, перейдя ту черту, я не вернусь… Она поглотит меня…
Молдован с пониманием кивнул.
— Почему так? — набросился Кирилл.
— Прошлые хранители утверждали, что это та самая последняя черта, которая удерживает сознание в человеческом теле. Даже если ты силен и обладаешь несокрушимой верой. Даже если твой опыт совпадает с опытом древней Пандоры, и увиденное тебя не сломает и не сведет с ума раньше времени, то за последнюю
— Что?
— Они кончали жизнь самоубийством. Их вера удерживала в жизни какое-то время. Может быть, даже и продолжительное. Но память о совершенстве за гранью манила и призывала полностью освободиться. Прошлый избранный передал мне эстафету и сразу же застрелился.
— Вождь индейского племени?
— Да. Он это сделал не из-за страха, не из-за слабости. В смерти хранители не видели побег или прекращение существования, а, наоборот, продолжение пути.
— Пути чего? Твой же мозг умертвляется, а сознание и опыт исчезают…
— Твоего потока энергии. Твоих атомом на биологическом уровне. Твоих элементов на химическом уровне. Ощущение существования совершенства ясно дает понять, что человеческая сущность уступает той божественной природе по всем аспектам. И когда приходит осознание, что та природа доступна и находится всего в шаге, то наступает непреодолимое влечение.
— То есть последняя черта — это смерть?
— Предполагается, что так. Ни одному хранителю так и не удалось перейти заключительную грань и получить навсегда божественное совершенство, сохранив при этом жизненные функции организма.
— То есть, вероятность появления такого человека есть?
— Может быть.
— Каким же он будет…
— Наверное, новой мессией. Именно для его поиска, видимо, и был сотворен Ihticoyonpui.
— А если тем самым мессией станет кто-то из шайки Пиззздюков? Мир ведь погибнет…
— Значит, таково будет желание совершенства. Никто не может знать его цели и намерения, пока не поселит его внутри себя целиком.
Кирилл притих и задумался.
— А то совершенство — это Бог?
— Многие из прикоснувшихся и подобравшихся впритык к последней черте говорят о безграничной всеобъемлющей пустоте, в которой себя ощущаешь бесконечно счастливым.
У Кирилла выступили слезы на глазах. Внутри вспыхнуло невероятное чувство чьей-то безусловной милости и безграничной любви.
— Да! — радостно заявил он. — Я вспомнил… Это оно… Господи… Это оно…
Поток счастливых слез не прекращался. Ощущение божественного присутствия накрыло с головой благодатью. Молдован улыбнулся.
— Ты тоже его чувствуешь?!
Избранный медленно кивнул головой и указал пальцем в небесное пространство черных туч:
— Когда я забираюсь высоко в небо, к необузданной стихии, тогда я ощущаю то совершенство максимально отчетливо. Чем выше я забираюсь, чем ближе к грани, тем больше чувствую его величие и подлинность.
Кирилл вытер слезы и проницательно вынес вердикт:
— Именно поэтому ты постоянно возвращался к военным действиям и играл со смертью?
Молдован замер, ибо эта мысль для него не была новой.
— Сложно сказать. Знаю лишь, что каждому избранному уготовано идти остаток жизни по лезвию
Оживленные города и живописные ландшафты мелькали расплывчатой пленкой. Кирилл раздумывал о чашах весов, на которых соперничали разрушение и спасение, предложенные божественным индейским даром или проклятием. Частичка этого феномена уже навсегда таилась внутри него. В голове пульсировал обширный масштаб увиденного. Сердце переполнялось спектром пережитого. В любой момент казалось, что можно потеряться в чертогах разума и уже не вернуться, но словно невидимая рука ему не давала заблудиться в хаотичном пространстве и вела по прямой дороге к цели, заданной верой. Молдован самозабвенно продолжал рассекать потоки воздуха, то и дело нарываясь на очередную зону турбулентности. Сгущавшиеся тучи устрашали, но продолжали выжидать какого-то определенного момента. Среди пластов тумана начали проглядываться очертания многоэтажного мегаполиса.
— Уже скоро будем на месте, — заключил Молдован.
Кирилл сжал пальцами книгу, которую не выпускал из рук, и сделал глубокий тревожный вздох:
— Сколько стволов возьмем с собой?
— Нисколько.
— Ты не взял с собой даже пистолета?! — возмущенно воскликнул Кирилл.
— Нет.
— Как же мы остановим вооруженную кучу подонков?! Они же на пороге сразу из нас сделают решето…
— Я верю, — лишь произнес Молдован и начал снижаться.
2.
Маша ощущала сильнейший упадок сил. С самого утра казалось, что тело не может двигаться без посторонней помощи. В страхе перед собой она отрицала, но осознавала тот факт, что за ночь случилось около трех приступов эпилепсии. Выкарабкаться из каждого стоило немыслимых усилий. Мучала бессонница. Любая попытка погружения в сон сопровождалась судорогой и моментальным испугом. К утру сознание заволокло туманом. Движения стали медленными, а мысли тягучими.
Подготовка к роковой встрече у Пиззздюков началась с самого утра. Даже не верилось, что эти поганцы могут быть настолько ответственными и пунктуальными. Стоило только утреннему свету заглянуть в окно, как Муха уже бодро отправился к турнику на зарядку. Он пыхтел и снимал лишнее напряжение, которое могло в очередной раз погубить дело. Каменное лицо выполняло подготовку и не реагировало на окружающий мир, даже когда в зале появился Гаутама. Тот подобно трепещущей перед знаменательным событием леди суетился и капризничал, не зная, что лучше надеть. Вскоре объявился Ишуа. Маша внимательно наблюдала за главой мафии. Несмотря на напускной апатичный облик, проскакивала подлинная личина внутреннего нетерпения и преждевременного ликования.
— How many thugs will we take with us? — аккуратно крася черным лаком ногти, спросил Гаутама. (пер. с англ.: Сколько с собой головорезов прихватим?)
— Only four of us will go, — определено заявил Ишуа. — Me, you, Fly and the girl. (пер. с англ.: Мы поедем вчетвером. Я, ты, Муха и девчонка.)
Гаутама оторвался от дела и изумленно взглянул на брата, хлопая своими накладными ресницами:
— Are you insane?! To the most important deal we’ve ever had in our lives?! (пер. с англ.: Ты что рехнулся?! На самую важную стрелу в нашей жизни?!)