Во имя Мати, Дочи и Святой души
Шрифт:
– Госпожа Божа, суди меня строже… – забормотала Соня, предоставляя себя для сестрического поучения.
Клава пожалела, что Свами вложила ей в ручку не хвостатку настоящую, а все-таки любалку.
Но все равно она уже научилась внушать сестрам и братикам любовь с этой терпеливой стороны тела. И вложила всю страсть, недотраченную с Витьком.
– Ну вот и не лишена ты, тварь завистливая, любви сестрической, – одобрила Свами. – Мне и добавить почти нечего.
Но – добавила милостиво:
– А ты, сестричка
Клава присосалась к соскам Свами.
Что там ни говорил Витёк, она обожала свою Свами, воплощенную Мати Божу! Свами, которая знает почти всё и судит справедливо. Но и рассказывать Свами про божехульства Витька она не собиралась. Просто, Витёк еще не просветился, но Клава поможет его просвещению – сама. Постепенно и терпеливо. А Свами простит когда-нибудь Витьку слова неразумные, потому что Госпожа Божа прощает тем, кто пришел поклониться Ей-Им.
А Витёк – придет, приведенный Клавой.
Она побежала вниз, не боясь скрипящих половиц. А те и не скрипели. Наверное, Клава и вправду сделалась невесомой, приподнятая радостью летящей.
Или – половицы скрипели нарочно, чтобы привести Клаву к ногам Свами, чтобы получить от нее понимание и благословение, а Соньку-предательницу покарать за подлость ее. Теперь же отпала надобность в их скрипичном служении. И Госпожа Божа утишила их. Потому что всё в руке Её-Их, во власти Её-Их немеренной. Всюду проникает Госпожа Божа до последней половицы, всё видит и судит по заслугам!
А Клаву маленькую, сестру Калерию, Госпожа Божа видит особенно, и любит за терпение и кротость.
23
После трапезы утренней Свами через горбатого брата Григория позвала Клаву к себе. Проходя мимо стоящей на коленях Соньки Клава удержалась и не ущипнула ее, не плюнула. Хотя знала всю подлость ее.
А почти все сестры и братики плевали и щипали, хотя и не знали пока, за что наказана сестра Соня. Зато знали твердо, что Свами всегда наказует справедливо и милостиво.
Соня вся была уже в мелких синяках от сестрических щипчиков, а особенно вокруг сосков, куда щипали особенно охотно. Волосы она закрутила в жгут, чтобы меньшую площадь прикрывали они от сестрических знаков внимания. На каждый плевок или щипок Сонька, притушив взгляд свой, отвечала как положено:
– Спаси тебя Божа.
Все и спасались. Но Клава подумала, что Госпожа Божа любит ее и так. А Сонька путь запомнит, что она зла на нее не держит.
Клава остановилась в дверях.
– Люблю тебя, сладкая Свами. Пришла я поспешно.
Свами завтракала, сидя за столом в том же ночном халате. Клава разглядела салат с майонезом, который мамусенька делала по праздникам, а других подробностей от дверей было не разглядеть. И коробка нектара красивая, какого Клава однажды в гостях пила. Аромат обычных
Кухонная сестра Надя в застиранном своем обвислом балахоне принесла кофейник и мгновенно ретировалась – будто сознавая, что не смотрится среди изящного интерьера комнаты Свами.
А та попробовала кофе, добавила сливок, отпила еще.
– Постой. Сейчас поедем.
Свами поела, подставила, переодеваясь, грудь для целования. Клава заметила, что Свами уже успела побриться с утра и сверкала белым детским мыском.
Но надела она не форменный плащ серебряный, а обычный костюм, который и неверки носят. Такой же протянула и Клаве. Джинсы даже – только лучше тех, в которых привела ее в корабль когда-то.
– Вот, облачимся в одежды пуговчатые. Когда для цели благой, Госпожа Божа попускает.
Так ведь и за Клавой Свами пришла когда-то в одеждах пуговчатых. Благие дела и в темных одеждах творятся во имя Мати, Дочи и Святой души.
– Готова? И позови брата Виктора, он тоже с нами.
– Радуюсь и повинуюсь!
Клава побежала в соседнюю комнату.
Витёк доедал такой же салат. И яичницу с колбасой и помидорами. А к кофе ждали его бутерброды с сыром и сгущенка. И нектар такой же.
На трапезу Свами Клава смотрела равнодушно как на благодать недоступную, а с Витьком ей сразу ужасно захотелось есть.
– Привет, Каля.
Витёк потянулся, чтобы посадить ее на колени. Но она увернулась.
– Потом. Свами тебя зовет.
– Подождет. Видишь, кушаю.
Клава метнулась обратно.
– Он ест, сладкая Свами. Сказал, сейчас придет, когда позавтракает.
– Ну так и приведи, когда съест всё.
Это было разрешением побыть пока у Витька.
Она вернулась к нему. Ей очень хотелось всего – и салата, и яичницы, и сгущенки, и нектара, но она молчала.
Но он кивнул милостиво:
– Жри. Хочешь?
– Ага.
Он усадил ее на колени, изловчившись одной рукой спустить джинсики эту пуговчатые.
– Как там у тебя? Не открылось?
Она помотала головой, потому что с полным ртом даже «Нет» не выговорить. Чтобы проглотить нектаром запила сладким, но с кислинкой.
– Не открылось, – сокрушенно констатировал он. – Ну ничего, поелозь хоть ляжками. Вот это и называется: кофе с постелью – двойной кайф.
Клава глотала всё подряд, отвыкшая уже от такой еды за недолгую жизнь в корабле, и верхний кайф перебивал. Хотя и подогреваться снизу было приятно. Недаром же и, правда, всегда говорят про самых заботливых мужей: «Кофе в постель подает». И чего в этом такого, Клава никогда не догадывалась. Пить лежа – только обольешься и больше ничего. Теперь поняла: пить-то надо сидя, только не на простыне, а «постель» означает «любовь» в любой позе, это теперь и в первом классе знают.